В конце 1947-го — начале 1948-го руководитель социалистической Югославии Тито стал отворачиваться от СССР и заигрывать с США и прочими странами капитала. Это вызвало раскол в правящей партии — в югославском Союзе коммунистов. Почти половина членов его ЦК склонялась к смещению Тито со всех постов — с помощью советских денег и войск. Разрешения на интервенцию Сталин не дал, молвив: "Маршал Тито со своей партизанской армией сковал в Югославии несколько гитлеровских дивизий, предназначенных к отправке на наш фронт. Его свержение нами будет морально не оправданным и потребует слишком много сил и средств".
Подчинить СССР финнов, турок, греков и народы Югославии Сталин мог. Но не подчинил. Потому, что их подчинение дорого бы стоило стране. А вот на очень недешевый разгром миллионной Квантунской армии Японии Сталин не поскупился. Великому Советскому Союзу необходим был великий Тихий океан — с южным Сахалином и Курилами, с огромными природными дарами и возможностью строить базы для надежной защиты наших границ на Востоке. Необходим был СССР и буфер безопасности на Западе. И Сталин отнял у Германии Кенигсберг с портом на Балтике, навязал деморализованным немцам в Берлине марионеточный социалистический режим и такие же режимы создал в государствах не буйных славян.
Внешняя политика Сталина — политика сугубо меркантильная. То есть — скрупулезно-расчетливая: все, что сулит больше ущерба, чем пользы, все, что не приносит нашему государству прямой выгоды, — нам не нужно. Так СССР выступал на международной арене до захвата Кремля Хрущевым — до того, как вместо сталинизма в советской внешней политике восторжествовал троцкизм.
Почему Сталин не поддержал восстание греческих коммунистов в 1945-м? Захватить и удержать власть они могли только при солидной материальной подпитке из нашей страны. А СССР за свои траты на идейно близкий ему режим в удаленной от него нищей Греции — что мог получить? Ничего. И именно поэтому в культурной Элладе с традициями справедливости Сталин не увидел перспектив социализма.
Хрущев же полез внедрять социализм к дикарям — в Африку, Азию и Латинскую Америку. Полез не с миссио- нерами-проповедниками, а с деньгами, техникой, продуктами. Выгоду СССР от громадных расходов на распространение троцкистских идей мировой коммунистической революции никто не подсчитывал. Обирая русских и другие народы, экономившие на всем и вся, Хрущев кормил и кормил дикие, якобы социалистические режимы за морями- океанами.
Брежнев не был одержимым троцкистом. Ему, в отличие от Хрущева, не снились ни построение коммунизма в СССР к 1980 году, ни сокрушение власти капитала в США и Западной Европе до конца XX века. Но поскольку он не страдал от избытка ума, то из плена сонма расплодившихся при Хрущеве агентов влияния Запада не выбрался. Троцкизм во внешней политике Советского Союза не только сохранился — укрепился. Колоссальные ресурсы, надобные на обустройство наших городов и сел, на модернизацию отечественного производства, уходили за тридевять земель на социализм-коммунизм в братские как бы по строю государства негров, арабов, азиатов. Добра им хрущевско-брежневская троцкистская власть отвалила в кредит — видимо-невидимо. А они как жили своими племенными укладами, так и живут и сотни миллиардов долларов долга никогда уже нам с тобой не вернут.
Племянница Тихона Лукича — старушка Катюша — принесла к нам в беседку в соснах три дымящиеся тарелки с грибным супом. Молча их расставила, разложила ложки и молча подалась обратно в дом. Тишину я нарушил:
— Земляком товарища Сталина — Шота Руставели сказано: все, что спрятал, то пропало, все, что отдал, — все твое. Надо ли нам было отдавать свое добро неграм, арабам, азиатам — история рассудит. Но совершенно очевидно: у нас в стране в шестидесятые-семидесятые годы очень многое понапрасну пропадало. Когда Брежнев за пару лет до смерти произнес фразу: "Экономика должна быть экономной", каждый здравомыслящий советский гражданин отдавал себе отчет: наша экономика ужасно затратная и давно тяжко больна. Но лечить ее никто не взялся, и Горбачевым она была просто прикончена. Китай такую же, как у нас, экономическую систему успешно реформировал, а мы — нет. Как это объяснить?
Тихон Лукич помешал ложкой суп в тарелке:
— С чьим именем связывают успех китайских реформ?
— Дэн Сяопина.
— Так вот, мил друг Никола, никакие реформы Дэна не состоялись бы, если б Мао Цзэдун не провел в Китае так называемую Культурную революцию и не очистил общество и государство от гнили во власти. Начал загнивать помаленьку в пятидесятые годы и наш правящий слой. Чистку его Сталин намечал, и поживи он еще, мы б имели своего подобного Дэну реформатора — с фамилией, скажем, Суслов. Михаил Андреевич Суслов хотел и мог стать идеологом необходимых стране реформ. Но разобраться с нечистью в порах власти природой не было дано.