Кремль. У

— А правда ли, что произошло перемирие, и не приехали ли вы сообщить радостную весть, что у немцев произошла революция?

Затем подле траншей нашли труп человека; я узнал на нем тот костюм, в котором Донат дрался с лейтенантом.

Мы стояли.

Пред нами было огромное поле, усаженное смертельными минами, и действительно, только человек с клубком волшебного бреда мог пройти мимо и, главное, невредимым среди всех этих мин. Все это казалось мне похожим на бред; в машину наливали бензин, стучали провода, сообщающие приметы Доната. П.-Ж. Дону ходил с перевязкой и изрыгал ругательства.

Затем все это было похоже на бред, не могли же мы идти по отвратительным дорогам, мы побежали в обход, и когда я пытаюсь теперь вспомнить это, мне не верится. Мы декорировали поспешно нашу машину, мы превратились в другую, у нас было много препятствий, в то время как Дону шипел, что не так важен Донат, как поймать ту шайку, которая ему помогает. Он почему-то решил, я думаю, что это вследствие той паники, которая овладевала союзными войсками, — он думал, что в армии существует огромная организация дезертиров, и Донат нечто вроде коммивояжера этой организации, и так как П.-Ж. Дону самому очень хотелось в тыл, но он был беден и ему невыгодно было уходить без ордена и без денег в тыл, то он мучительно завидовал этой организации и тому, что люди наживают на этой организации дикие, огромные деньги.

Я и сам тогда отчасти так думал, мне трудно было разубедить его, да я и чувствовал, начинал чувствовать великий актерский и ораторский талант Доната.

Мы чрезвычайно торопились, и мы помчались, теперь у нас была машина, так как П.-Ж. Дону не мог править левой рукой.

Счастливо разделавшись с Дону и добыв волшебную каску, которая и ночью ему показывала путь и с которой он нашел запас фонарей, Донат пошел через ложементы и видел в темноте так же, как и днем. Все ему стало легче. Он шел ночью через парк. Здесь некогда был пруд, теперь залитый бензином, статуи были исписаны и исчерчены, и на колоннах испражнения. Он был огорчен. Парк обстреливали. Он увидал кролика, и так как он шел целый день, то ему захотелось есть. Но он посмотрел на природу, и ему стало лень разрушать природу, как это уже проделано, ему не хотелось, он раскрыл капкан и выпустил кролика. Лежал раненый, которому страстно хотелось кролика, но он не мог до него доползти. Донат перевязал раненого, но кролика ему не дал, но тут-то его и спасло. Кролик спешил от войны, он чувствовал секреты. Донат бежал за ним. Он видел декорации, он видал многое, но кролик сворачивал — среди кустов мелькала его шкурка, а когда Донат засыпал, ему казалось, что кролик лежит подле него. Конечно, можно было бы разоблачить всю эту идиллию, но времени было мало и не так-то важно, кролик ли провел Доната среди секретов и ввел в некоторый тыл, где было много солдат, которые объединялись вместе и которым было что сказать.

Донат увидал на площади характерные четыре кабинки, раньше их было шесть. Девки шли из автомобиля с чашками какао в руках к своим кабинкам, солдаты стояли строго в очереди, переступая с ноги на ногу и обмениваясь шутками насчет погоды. Тогда Донат встал, прислонился плечом к кабинке и начал посмеиваться над солдатами.

Щеглиха бежала, сообщила по телеграфу, чтобы захватили ее собачку, она всюду ездила с собачкой, и эта собачка сидела в автомобиле, она сначала бежала по следу, а затем мы ее посадили в автомобиль, и она поворачивала нос, и достаточно было этого, чтобы мы ехали на автомобиле по кроличьему следу, а значит, и по следу Доната. Сначала к Донату теснились те, которым долго стоять в очереди, но затем, когда он сказал, что есть достоверные сведения, что у немцев произошла революция и теперь воюет республика против республики, спор разгорался.

Солдаты с замиранием сердца ждали конца спора, и вскоре выяснилось, что к спору присоединились и капралы. Донат уже руководил собранием. Он говорил. Они с замиранием сердца следили за тем спором, который происходил, и Донат вел его: они не знали французского языка, но видели, что бандерша суетится и часто смотрит на часы, уже должно было пройти через кабинки пятьдесят солдат, а не прошло и одного.

Два богатыря спорили об условиях наслаждения и что нет ничего позорного, если вся нация любит эту женщину и они гордятся возможностью ее любить. И тогда Донат возразил, что пусть он попробует поставить на место этой женщины свою мать, или свою сестру, или свою жену. Но женщины, наконец, получают хорошие деньги, им платит правительство. И тогда Донат крикнул им:

— Отказываетесь ли вы от своих денег! Надо или нет деньги?

И девки закричали в голос:

— Не надо денег, уйдите!

Солдаты стояли опешенные. Тут, к сожалению, дискуссия должна была оборваться, потому что мы ворвались с нашей собакой. (…)