Кремль. У

— Я знаю слегка это дело, так как до ранения работал по шифру сектора «А».

Они сказали: через час под расщепленным дубом Дону будет принимать доклад, так как идет необычайная слежка за каким-то бежавшим солдатом. Он поблагодарил его. Он пришел к расщепленному дубу Подошел шпион. Черепахин залез на сук — и с сука, когда шпион закуривал, наставил на него револьвер, затем крепко связал, одел в свою одежду, выспросил, что надо, предупредив, что первая пуля будет в сучья, закурил и сел ждать.

— Как хорошо получить наперсток, — сказал телеграфист, — а священник шел, прихрамывая. Донат был очень доволен.

Я ехал в автомобиле к этому злополучному дубу. Я не говорю, что Дону преисполнился негодования после происшествия у знаменитого расщепленного дуба, нет, к тому, что было ему бесполезно, он мог быть даже нежным и внимательным. Он не особенно верил, что идет вдоль окопом Донат Черепахин. Тело Доната нашли, но он думал, что тут работает целая организация, и потому надо спешить, чтобы эпидемия солдата-невидимки не распространилась на весь фронт.

Должен сказать, что и я так думал, и последующие события достаточно сильно разубедили меня в этом. Но вернусь к моему рассказу. Дело разведки, которое вел Дону, было столь деликатно, что он не доверял даже шоферу, я же попал с ним случайно, не подумайте, что я был связан с контрразведкой, я уже тогда сложил свои полномочия, я уже убедился, что ловил великого актера, так как на подобные перевоплощения, которые я увидел у Доната, мог быть способен только великий актер, мировой актер. Этому свиданию Дону придавал важность, так как в этот район должен был спуститься Донат, и нам казалось, что мы определили его, Дону сам правил машиной.

Он остановился подле дуба, подошел солдат и, отдав честь, вдруг со всего размаха влепил пощечину лейтенанту. Надо сказать, что я обалдел, да и Дону растерялся совершенно. На солдате была каска, лицо у него было темное, волосы выбивались из-под каски, — я узнал Доната по волосам. А надо сказать, в этот район я рекомендовал Дону приехать, так как и думал, что мы здесь можем опередить Доната с его возгласом:

— За кого воюете, ребята, с кем воюете!..

Я, таким образом, подвел Дону, и из-за меня он мог быть убитым, только этим и объясняется мой поступок, который я совершил с Донатом. П.-Ж. Дону быстро опомнился, он полез за револьвером, но Донат не был дураком, он, видимо, не хотел убить Пьера, но у него были свои намерения, он ударил П.-Ж. по руке, тот выскочил и кинулся на него драться. Они покатились. П.-Ж. Дону был настолько оглушен ударом, который ему нанес Д. Черепахин, что обалдел и покатился под крыло машины.

Донат, не обращая на меня внимания, пролез в машину, схватил мешок, по которому видно было, что там лежала знаменитая каска Л.-И. Зюсьмильха, и выскочил. К тому времени П.-Ж. Дону оправился и смог, насколько я понял, продолжать борьбу, — но и не в интересах Доната было умирать, они дрались, он сорвал пояс с лейтенанта, — вообще было много хамства, — и бил его этим поясом по лицу, а затем, вы заметили, какое презрение ко мне — и что я должен был терпеть от этого человека ради искусства, он бросил револьвер в кобуре к моим ногам.

Он избивал Дону нещадно, все время стараясь бить по правой руке, той, которая зарубила Людвига-Ивана, настолько, что вскоре рука у того повисла, как плеть, и, надо сказать, что П.-Ж. Дону был крепок, но и он закричал:

— Во имя отца пощадите!

Я думаю, что Донат вспомнил своего отца потому, что опомнился на минуту, и тут я понял, что Донат может убить Пьера-Жозефа, а бил он его уже теперь немецкой каской и кожаным футляром, которые продавали предприимчивые американцы в тылу. Каски были нечто вроде скальпов. Он бил его, и чем больше он его бил, тем я сильнее испытывал страх. Он наклонился над ним, а я его схватил сзади за волосы. Он поднял ко мне сумасшедшее лицо, он смотрел на меня изумленно: что, дескать, за человек, здесь внезапно появившийся, который осмелился взять его за волосы. Он отошел от П.-Ж. Дону, которому я незаметно передал кобуру с револьвером. Я давно мог бы убить Доната, но я не хотел стрелять, да, кроме того, при моей дурной руке, я мог бы убить и Дону, и тогда мне бы не развязаться с моим начальством, а законы, знаете, на фронте строгие, я уже утверждал раз, и повторяю это вновь, что Донат совсем не хотел умирать, что и видно было из того, что он отпрыгнул, когда П.-Ж. Дону поднял на него револьвер, тот, который я ему передал.

Надо сказать, что рука правая у лейтенанта была перебита, и он целился левой, и хотя Донат уходил медленно, размахивая кожаным футляром, но П.-Ж. Дону расстрелял все патроны и не мог его достать, он только попал в ногу своему шпиону, и на нас вдруг, на кузов автомобиля полилась кровь сверху — и мы все удивились — и я полез наверх и оттуда спустил шпиона, который и рассказал мне все, что он мог рассказать. Пока П.-Ж. Дону смог провести левой рукой свою машину к необходимой нам части, Донат уже сказал там речь, ту, которую он должен сказать, и мы в бешенстве должны были слышать расспросы: