Кремль. У

И было смешно, что она, имеющая такое великолепное имя, надеется на Агафью. Клавдия добавила, что Вавилов почти согласен принять деньги, те, которые вы ему обещали, и когда ей сказали, что никаких денег не обещано и даже, видимо, подумали, что Клавдия подослана для некоторых разговоров. Клавдия вела длинный и туманный разговор, весь смысл которого был тоже ясен; она думает и хочет разведать, не ходит ли Вавилов сюда ради Агафьи. Она была оптимистка и сразу поверила, что ее опасенья напрасны и что ей не надо сворачивать с выбранного пути. Она уже носила бутылочку с собой, дабы пить в присутствии Вавилова, и так как он выступал почти каждый день, то ей нетрудно было это осуществить.

Мы уже говорили, как женился Е. Рудавский; он женился на племяннице И. Лопты и получил за то, что женился на изнасилованной фабричными. Он ее вначале бил и упрекал за приданое, но затем полюбил, и так как приданое прожил в то время, когда отчаялся по поводу своей способности продаваться, то начал работать с тем, чтобы возвратить приданое. Прожить-то легко, а заработать десять тысяч дело трудное, он вернул И. Лопте пять тысяч и начал скапливать, чтобы вернуть другие, но не скопил, так как грянула революция. Лопта удивился, но деньги взял, его больше обрадовала любовь. Шла революция, и [Рудавский] страдал больше, что не может скопить деньги, но вот начался нэп, и только он скапливал было, как какой-нибудь налог, и деньги приходилось вносить. Наконец старуха его умерла, но он все-таки настолько примирился с мыслью вернуть приданое, что даже на похоронах ее сэкономил, а затем оказалось, что дом, который он завел в Москве, вовсе не надо держать, и ему скучно одному без старухи. Он жил раньше работником у И. Лопты, изредка приезжал и думал жениться на Агафье, скромной работнице. Но как только он продал дом, так и получилось, что он имеет пять тысяч рублей, и он собрался и поехал в Кремль.

Он остановился на квартире у Верки, которая много знала из жизни Кремля и которую не возмущало то, что Агафья владеет Кремлем, и ей казалось, что с того дня, как она прослушала рассказ актера, и с того дня, как Е. Дону бегал за Агафьей, [а та] ответила высокомерно, ей некогда слушать сказки, святой отец послал их участвовать в самой страшной сказке земли, и мы должны придумать ей счастливый конец. Ей подумалось, что Е. Дону, который относился к ней с такой нежностью, и любовью его к ней все любовались, — он переменил к ней отношение. Она грустила. Е. Рудавский, всегда останавливавшийся у нее, утешил ее, пытаясь ей сказать те слова, которые, по его мнению, ей не мешало бы выслушать; он не особенно торопился отнести эти деньги, так как не знал и не думал предполагать, что он будет делать теперь, двадцать лет собиравший эти десять тысяч, в Кремле, где теперь уже никто не помнит историю с изнасилованной женщиной. Ему было грустно, да и вообще жизнь закончена, он хотел начать ее снова, так как думал осчастливить Агафью, а теперь выяснилось, что Агафья вознеслась на неимоверную высоту.

Он вспомнил, как Лопта, смеясь, напомнил ему, как он внес пять тысяч. Какие странные времена были! Он шел, с гордостью прижимая к груди свои деньги. Откуда бы шум? Хрустят его кости…

Агафья была довольна, что так удачно разрешился спор между Надеждой и Клавдией. Надежда явно была довольна тем, что могла пожертвовать жизнью своих детей, но сохранить верность своему мужу, а Клавдия смеялась над ней и говорила, что глупостью своей она загубила только жизнь парня и что это не смелость, а только трусость. Она сказала, что пошлет парню адрес с тем, чтобы он пришел к ней, дабы она могла его утешить, — и она пожалела его волосы, которыми любовался весь Кремль. Агафья сказала, что это дело бога и что он избрал А. Сабанеева своей рукой — и вообще все дальше выяснится. Надежда, после слов Клавдии, подумала, почему она раньше не замечала любви А. Сабанеева и что муж, с которым она прожила много лет, едва ли достоин ее верности и того, чего она с ним перенесла. Она решила настаивать на том, чтобы он переехал в Кремль. Она искала ему заместителя, она беспокоилась.

Е. Рудавский шел и думал о своем сне, в котором он отрубил слону голову. Что бы это значило? Он отрубил голову слона вместе с клыками. Он пришел, позвал Лопту, тот вышел к нему заспанный. Он сел с ним за стол. Позвал Агафью, на которую посмотрел с нежностью, и сразу же решил, что она недоступна. Он выложил деньги и сказал:

— В 1917 году я уплатил тебе пять тысяч. Деньги, правда, пали, но все-таки не совсем; когда они падали, я ждал их возвышения и тогда хотел их полностью внести. — Он слегка врал, но он уж хотел собственного возвышения до конца. — Я теперь хотел их внести тебе до известной ценности, но вижу, что старость подходит и еще умру, а все так и будут думать, что я, Е. Рудавский, был способен жениться на испорченной ради денег. Я ее побил — и вот отдаю тебе пять тысяч.

И. Лопта посмотрел на него и на своего сына; тот кивнул ему головой, и И. Лопта сказал: