Крейсер Ее Величества «Улисс»

Адмирал подвел Николлса к длинному, тяжелому столу, обитому кожей, за которым под огромными простынями настенных карт сидели два человека. Старр представил их вошедшему. Один из них, рослый и грузный, с красным обветренным лицом, был облачен в парадный мундир с нашивками адмирала флота — одна широкая и четыре средних. Второй, низенький плотный человек с седыми, отливающими сталью волосами и спокойными, мудрыми, старческими глазами, был в штатском.

Николлс тотчас узнал пожилого, да его и трудно было не узнать, видя почтительность к нему обоих адмиралов. «Морское министерство поистине оказывает мне честь», — подумал молодой офицер, подтрунивая над собой. Такие приемы устраивают не для каждого. Но, похоже, начинать беседу им не хочется.

Николлс не сразу сообразил, что присутствующие потрясены его видом. Наконец седоволосый кашлянул.

— Как нога, дружок? — спросил он. — Похоже, далеко не в порядке? — Голос его был негромок, но в нем чувствовалась сдержанная властность.

— Все не так уж плохо, сэр, благодарю вас, — отозвался Николлс. — Через две-три недели смогу вернуться к своим обязанностям.

— Вы получите два месяца отпуска, мой мальчик, — спокойно произнес седоволосый. — А хотите, и больше. — Он чуть улыбнулся. — Если кто-нибудь спросит, скажите, я велел. Сигарету?

Взяв со стола массивную зажигалку, седоволосый прикурил и откинулся на спинку стула. Казалось, что он не знает, о чем говорить. Внезапно он поднял глаза на Николлса.

— Как добрались?

— Превосходно, сэр. Со мной повсюду обращались словно с очень важной персоной. Где только я не побывал: Москва, Тегеран, Каир, Гибралтар. — Губы Николлса искривились. — Обратно ехал с гораздо большим комфортом, чем туда.

— Помолчав, глубоко затянулся сигаретой, взглянул на собеседника, сидевшего напротив. — Однако предпочел бы вернуться домой на борту «Сирруса».

— Несомненно, — едко заметил Старр. — Но мы не в состоянии угождать всем и каждому. Мы желаем узнать из первых рук, что же произошло с конвоем Эф-Ар-77, и в особенности с «Улиссом», и не хотели бы терять времени.

Николлс впился пальцами в край стула. В душе его вспыхнул гнев. Юноша понял, что сидящий напротив него пожилой мужчина внимательно слепит за каждым его движением. Сделав усилие, молодой офицер взял себя в руки и, вопросительно подняв брови, посмотрел на седоволосого. Тот утвердительно кивнул.

— Просто расскажите нам все, что вы знаете, — проговорил он приветливо.

— Все и обо всем. Не спешите, соберитесь с мыслями.

— С самого начала? — тихо спросил Николлс.

— С самого начала.

И Николлс начал свой рассказ. Ему хотелось объяснить, как все началось и как кончилось. Он старался как мог, но рассказ получился сбивчивым и до странного малоубедительным. Потому что атмосфера, обстановка была тут иной.

Контраст между теплом и покоем, царившим в этих комнатах, и жестокой арктической стужей был бездонной пропастью, преодолеть которую можно, лишь опираясь на личный опыт и понимание конкретных условий. Здесь же, вдали от студеного океана, в самом центре Лондона, жуткая, невероятная история, которую ему предстояло поведать, даже самому Николлсу казалась фальшивой, не правдоподобной. В середине своего повествования он взглянул на слушателей и через силу заставил себя продолжить рассказ, с трудом удержавшись от желания замолчать. Было ли это недоверием? Нет, вряд ли, во всяком случае, со стороны седовласого и адмирала флота. На их лицах он увидел смущение и недоумение, несмотря на стремление понять.

Когда Николлс сообщал о реальных фактах, которые можно проверить, — об авианосцах, покалеченных во время шторма, о кораблях, подорвавшихся на минах, севших на банку и торпедированных, о страшной буре и отчаянной борьбе со стихией, — все было не так безнадежно. Так же и тогда, когда рассказывал о том, как с каждым днем таял конвой, о страшной судьбе двух танкеров-бензовозов, о потопленных подводных лодках и сбитых бомбардировщиках, об «Улиссе», несшемся сквозь пургу со скоростью сорок узлов и взорванном снарядами, выпущенными по нему в упор немецким крейсером, о подходе боевой эскадры и бегстве немца, так и не успевшего окончательно разгромить конвой. Или о том, как были собраны жалкие остатки каравана, о встрече его русскими истребителями, барражировавшими над Баренцевым морем, и, наконец, о прибытии остатков разгромленного конвоя Эф-Ар-77 в Кольский залив, до которого добралось всего пять судов.

И лишь тогда Николлс перешел к фактам иного рода — фактам, которые не так-то просто уточнить; принялся рассказывать о событиях, достоверность которых вообще невозможно установить, — в глазах слушателей Николлс увидел не просто изумление, а недоверие. Он старался говорить спокойно, без эмоций.