Кража на улице Окской

— Пора бы уже перестать плакать. Позовите, будем разбираться. А вы, — это он мне, — отсюда ни шагу. Сядьте и не мешайте. Позже вам придётся дать кое–какие разъяснения.

— Куда сесть?

— Вот сюда, — он ткнул пальцем в кресло, стоявшее в углу у окна.

Что ж, и на том спасибо… Как–то подозрительно он смотрел на меня, подумал я. Подозревает? Вряд ли. Просто играет в сыщика. Да теперь хоть играй, хоть не играй — толку не будет. Разве тут что–нибудь поймёшь? Такой барделюжник — шею сломать можно. Да и на что она способна, наша милиция? Ходят, щёки надувают, важные, самоуверенные, ни на какой обделанной козе к ним не подъедешь. А ведь ни хрена не найдут. Это только в кино всегда всё хорошо кончается. И в книжках… А вот ни одного следа не откопают — что будут делать?

Я сидел в углу комнаты и наблюдал за происходящим так, словно это был театр. Маринка монотонно перечисляла вещи, которые были украдены ворами. Дублёнка, кротовая шубка, платье от Диора, джинсы голубые «Лайвис», джинсы чёрные «Ли», кожаная курточка на меху, сапоги австрийские, зимние, осенняя шляпа — французская, оранжевая, с широкими полями, туфли на высоком каблуке, пальто кожаное, длинное, до пят… Господи, зачем ей столько шмотья? М-да, непростая она девушка, Марина… Дальше: фотоаппарат «Зенит» (точно марку фотоаппарата не помнит, то ли «Е», то ли «М»), магнитофон «Сони» портативный, штук тридцать аудиокассет… Записи? Ну там «АББА», «Бони М», Мирей Матье, Демис Руссос, «Тич–ин», Татьяна Анциферова, Юрий Антонов с группой «Аракс»… Ах, да! Ещё золото. Вот в этой шкатулке лежало, под фиктивным дном. Кольцо с маленьким камешком, бриллиантом… ещё кольцо… две цепочки, изумрудные серёжки, кулон с янтарным скорпионом…

Привели собаку, огромную седеющую овчарку. Она обнюхала углы, влажно ткнулась в мои руки своим тёплым пятаком, потащилась к выходу, как будто бы взяла какой–то след. Вскоре состоявший при ней кинолог сообщил, что след был потерян сразу же, на тротуаре у подъезда. Не исключено, что всё барахло увезли на машине.

— Петя, что у тебя? — спросил «старшой».

— Есть отпечаток, Иваныч. На стекле серванта, чёткий, свежий… похоже, что баба…

— Проверим… Возьмёшь пальцы у хозяек… ну, и у ребят тоже.

Он покосился на нас: на меня, на Вику, на Аслаева.

— Мы тут причём? — пожал плечами Вовка.

— Вот и нужно ваши пальчики исключить…

Он позвал меня на кухню. Сдвинул чайную посуду в сторону, присел у краешка стола.

— Рассказывайте.

— Что рассказывать?

— С самого начала. Фамилия, имя, отчество…

— Логунов Кирилл Алексеевич, студент медицинского института, закончил шестой курс, сдал последний экзамен…

— Хорошо сдал?

— Это научный коммунизм–то?

— Да хоть его.

— У нас его плохо не сдают.

— Молодец. А здесь — часто бываешь? — он сразу перешёл на «ты», но меня это почему–то ничуть не покоробило.

— В первый раз.

— Да, забыл представиться. Следователь Доценко. Трофим Иваныч. Итак: ты здесь в первый раз. Зачем?

— Как это зачем? Замок новый поставить.

— Да, Ахметова говорила… А ребята, — он кивнул в сторону комнаты, — с вами пришли?

— Нет, позже. У нас тут намечалась пьянка.

— Вот как!

— Ну, отметить собрались конец учёбы…

— Что ж, правильно… Кого–нибудь подозреваешь?

— Чего ради?

— Ну, не знаю… Просто спросил.

— Нет.

— Что можешь сказать о соседке Ахметовой.

— О Елене Фроловне?

— Нет, о Нестеренко.

— Какой Нестеренко? А-а… о Таньке… Ни разу её не видел.

— Ты вот что, Кирилл, — Доценко поднялся, показывая, что разговор окончен. — Ты пока посиди трошечки в куточку… в углу, а если что вспомнишь — скажи.

— И долго сидеть?

— Сейчас закончим здесь работу и поедем в отделение, возьмём ваши пальчики. А пока вот тут, — он подсунул мне свою бумагу, — напиши «Мною прочитано, с моих слов записано верно» и поставь автограф.

Я расписался на каждой странице.

— Хоть бы прочитал, — засмеялся Доценко. — Эх, молодёжь…

— Ничего, я вам верю.

— Спасибо, конечно, — серьёзно сказал он, — но ты это брось. «Верю»… Дело довольно–таки скользкое, а ты — «верю»… Ступай.

Они возились ещё часа два. Кто–то бегал по соседям, кто–то фотографировал, кто–то писал бумаги. Доценко мрачно почёсывал подбородок.

— Эй, мужики, — не выдержал Аслаев, — у вас когда конец рабочего дня?

— Тебе–то что?

— Да надоело мне, между прочим. Жизнь коротка… а я человек занятой. Да и в глотке пересохло…

— Попей водички.

— О-кей. Так когда?

— Что когда?

— Финиш когда? — рассердился Вовчик.

— Похоже, что никогда, — махнул рукой Доценко.

— Я так и думал, — вздохнул Аслаев и украдкой глянул на часы.

4. Доценко

Когда в квартиру ворвался этот лощёный вальяжный брюнет, Марина Ахметова явно обрадовалась, встрепенулась, отчаянно рванулась к нему.

— Лер…

И — в слёзы, и давай рыдать — с надрывом, почти с наслаждением.

— Ну, хватит уже, — поморщился парень. — Знаю, знаю, можешь не рассказывать…

— Всё, ведь абсолютно всё у… унесли! Как теперь жить? Я… я не смогу. Не вынесу! Удавлюсь…

Он посмотрел на неё озадачено, состроил какую–то гримасу, покосился на нас.