Без малейших угрызений совести я посадил ее около четырех часов в такси, и мы отправились на вокзал. Ледяной ветер взметал снежные вихри. Люди, ожидавшие на остановках автобусы — чересчур маленькие, чтобы вместить всех, — имели продрогший, беспокойный и несчастный вид. Я старался убедить себя в том, что нам повезло, поскольку мы с рождения принадлежали к привилегированному миру, в котором у всех благодаря состоянию всего вдоволь, — но мне не давало покоя ощущение, что этот мир меня покидает. Что-то враждебное, отрицающее весь наш мир, проникало в нас. Оно затопляло все вокруг: такси, улицы, площади, которые мы пересекали. Я впадал в панику при мысли, что Элен незаметно увлекает меня за собой к другому, скверному и опасному, миру. Пассажиры, переполнявшие вокзал, показались мне жителями чужой земли, которую я, пускаясь в плавание, оставляю далеко за собой.
Мое спальное место находилось в том же вагоне, что и купе Элен. Вагон был старым, с лампами, прикрытыми мутными плафонами, с коврами и обивкой, пропитанными тленом и прахом предыдущих поколений. Несколько пассажиров, ехавших в нашем вагоне, не произвели на меня никакого особенного впечатления. Они прогуливались по коридору в той атмосфере ирреальности, которую я теперь повсюду нес за собой. Я вошел в купе Элен, закрыл дверь, и мы сели.
Неожиданно я обнял ее и привлек к себе, словно она была еще маленькой девочкой… кем, собственно, она и оставалась. Она немного посопротивлялась, потом уступила. Но я чувствовал, что ее тело под моей рукой напряжено.
— Элен, — начал я, — ты просила оказать тебе доверие. Ну а ты сама разве не имеешь всех оснований доверять мне? Если ты расскажешь об этой истории, тебе, наверное, станет легче.
— Я не могу, — ответила она тихо. — То есть, о ней нечего рассказать.
— Ты встретила этого человека в поезде, возвращаясь домой, и влюбилась в него, так?
— Я не знаю.
— Скажи, Элен, ты влюблена в него?
— Я не знаю. Прошу, оставь меня в покое.
— Он имеет над тобой какую-то власть… назови это как хочешь. Он старается использовать тебя. Он рассчитывает что-нибудь выманить. Он не влюблен.
— Ну и что же? — спросила она слабым голосом.
— А то, что ты борешься со мной, вместо того чтобы попытаться бороться с этим чувством к нему. Я люблю тебя, Элен, слышишь? Говорю тебе только сегодня, но уже давно это знаю. Я люблю тебя.
Она смотрела на меня с насмешливым видом. Подобное выражение я встречал на лицах некоторых пьяниц, когда их пробовали увести домой.
— Элен, ответь мне, пожалуйста, на один вопрос. Он в этом поезде?
Она поколебалась, потом покачала головой.
— Послушай, Элен. Я задам тебе другой вопрос, и мне очень хотелось бы получить на него ответ. Во время твоего возвращения из Колледжа, в каком месте сел в поезд этот человек?
— Я не знаю, — произнесла она через силу, — … в Питтсбурге, наверное. Он заговорил со мной, когда мы отъехали от Питтсбурга.
И в этот момент я почувствовал каким-то глубинным инстинктом, что этот человек находится по другую сторону двери. Элен тоже это поняла. Она сильно побледнела и стала чем-то похожа на насторожившееся животное. Я опустил лицо на раскрытые ладони и попытался поразмыслить.
Мы провели в молчании, вероятно, более часа. Я видел мельком огни Чикаго, потом Инглвуда с его нескончаемыми предместьями. Они исчезли, и потянулись темные равнины Иллинойса. Казалось, поезд движется по пустыне. Проводник постучал в дверь и попросил разрешения приготовить постель. Я отослал его.
Через какое-то время я осознал, что схватка неизбежна. Цель, которой добивался этот человек, не могла не быть преступной. Я не старался понять мотивы его действий. Прежде всего нужно было добраться до его сущности, узнать, что ему заменяло сердце, — но я уже смутно предощущал, что именно обнаружу там за дверью.
Когда я поднялся, Элен, похоже, этого не заметила. Она свернулась клубочком в углу, глядя прямо перед собой затуманенными, как у сомнамбулы, глазами. Я подложил ей под голову подушку и укрыл моим меховым пальто. Опустился перед ней на колени и поцеловал руки. Затем встал и вышел в коридор.
Задвинув за собой дверь, я на секунду прислонился к ней спиной. Вагон освещался всего двумя лампами, расположенными по его концам. Царило безмолвие. Слышался лишь скрежет колес по рельсам и из какого-то купе храп уснувшего пассажира. Я почувствовал, что он находится возле бака с питьевой водой рядом с курительной комнатой, со своим котелком на голове, поднятым воротником пальто, словно ему холодно, с руками, засунутыми глубоко в карманы. Как только я его увидел, он отвернулся и вошел в курительную. Я последовал за ним. Он сел на дальний край канапе. Я опустился в кресло у двери.
Я кивнул ему, и он, дабы показать, что узнал меня, начал смеяться своим жутким тихим смехом. Смех длился долго. Складывалось впечатление, что он никогда не остановится. Я спросил, сразу положив конец ненужным учтивостям:
— Откуда вы? — самым обычным тоном.