Красный ошейник

– Да нет, не слишком. Летом жарища, зимой леденящий холод. Невообразимые перепады температуры. Самое тяжелое было то, что мы торчали на передовой безвылазно. В Восточной армии недоставало людей. Поэтому сменить нас было некому. Скучища, неделя за неделей без перемен.

– Что вы делали?

– Ну, я читал.

– А другие тоже?

– Не то чтобы…

Лантье решил задать те вопросы, которые не смог четко сформулировать вчера, когда он увидел, что заключенный читает Виктора Гюго.

– А как вышло, что вы приохотились к чтению? Насколько мне известно, вы бросили школу совсем юным.

– Люблю читать, – проворчал Морлак. – И в этом нет ничего плохого.

– А откуда у вас вкус к чтению – кто-то привил?

Заключенный пожал плечами:

– Может, и так.

Лантье решил, что момент подходящий. Он отложил свои заметки, встал и сделал два шага к стене, испещренной непристойными рисунками. Потом резко повернулся:

– Нынче утром я посетил вашу жену. Вы, похоже, не слишком к ней спешите. Но, я уверен, она-то вас ждет.

– Она мне не жена.

– Но она мать вашего сына.

Глаза Морлака вдруг сверкнули ненавистью.

– Не вмешивайтесь в то, что вас не касается! Да и вообще, хватит с меня ваших допросов! Выносите приговор, и дело с концом.

– В таком случае, – отреагировал Лантье, – вернемся к вашей собаке, так как речь идет о ней.

На миг следователь едва не поддался искушению рассказать о том, как он сидел на скамейке и Вильгельм подошел к нему. Но он боялся уронить авторитет представителя военного суда, а в этой истории крылась рискованная вольность. Сухой тон и серьезность Лантье подействовали на Морлака. Он виновато потупился, как наказанный школьник, и машинально продолжил:

– После того как мы больше месяца провели на передовой и в прибрежном районе, нас переправили в Македонию, в Монастир[9]. Это означало конец весеннего наступления. Вильгельм не мог отправиться с нами, потому что его ранило в бок осколком снаряда.

– И вы оставили его на фронте?

– Парень, который заступил на мое место, согласился присмотреть за ним. Это был серб, которого после поражения под Белградом эвакуировали на Корфу. Он так косился на Вильгельма. Я решил, что собаки за это время его изрядно достали. Все, о чем я его попросил, это чтобы он закопал Вильгельма, если тот помрет.

– Но он выжил.

– Да, он оказался крепким, этого пса так просто не прикончить. Когда Вильгельм малость пошел на поправку, то в одиночку проделал путь вдоль скалистых берегов реки Вардар в Монастир. Похоже, ему где-то врезали палкой по голове, и когда он добрался до нас, то почти ничего не видел из-за заливающей глаза крови.

– А потом?

– На зиму нашу часть расквартировали в городке, что нас и спасло. Стояли адские холода. Никто из нас, кроме альпийских стрелков, никогда не видал таких морозов. В марте, когда нас снова отправили на фронт, по обочинам дороги еще были двухметровые сугробы.

– И пес держался стойко?

– За зиму в Монастире он поправился. Я-то не особо им занимался. Но там был стрелок-англичанин – мы с ним по вечерам играли в карты, – тот к нему здорово привязался. Знаете, как англичане относятся к животным. Он приносил ему еду – остатки от пайка, а не отбросы. И даже нашел, чем продезинфицировать раны у него на спине.

– А почему пес не увязался за этим англичанином? Ведь вы, не в укор будь сказано, не слишком много внимания уделяли своей собаке.

– Да я ж вам говорил. Я такой. Но я его хозяин, и он это понимал.

– Таким образом, пес всю войну оставался с вами?

– Да.

– На вашем участке фронта было много боев?

– Да нет. Это была странная война, реальных столкновений с противником было немного. Как-то мы наткнулись на австрийский патруль. Пришлось пустить в ход штыки. В тот раз я впервые видел Вильгельма в действии. Он понял, что это враги, и набросился на них, безошибочно определяя австрияков.

– Вы не упоминали об этом бое.

– Да было бы о чем говорить. Совершенно ничего особенного. Спасали собственную шкуру, только и всего. Да и фрицам хотелось хоть как-нибудь отбиться.

– А в остальное время чем вы занимались?

– Так, обычные дела: патрулирование, обходы, несколько раз ходили в разведку. К тому же все постоянно болели. Климат там очень скверный. Малярии мне удалось избежать, зато дизентерия меня здорово потрепала. Так вот, пес, который, похоже, так вас интересует, все время, пока я болел, не отходил от меня и каждый раз, когда мне было что-нибудь нужно, звал кого-то на помощь.

Теперь, когда Лантье познакомился с Вильгельмом поближе, рассказ о преданном псе казался ему очень трогательным. Но тем более удивительной была холодность хозяина собаки. То, что Морлак, как все крестьяне, относился к животным прагматично, никаких излияний чувств, Лантье как раз мог понять. Но здесь за этим вроде бы крылось что-то еще, какая-то обида. Но что между ними произошло такого, о чем заключенный молчал?

Следователь продолжал докапываться.

– А Вильгельм принимал участие в том сражении, за которое вы получили отличие? – спросил он.