Красное Солнышко

Василий Шуйский по возвращении в Думу боярскую рассыпался перед Димитрием в изъявлениях благодарности и клялся в верности до гроба. Лукавил! Как я его понимаю, Шуйский посчитал, что своим восхождением на место Лобное он искупил свой грех пред Господом, а во всем последовавшим за этим увидел знак явного благоволения Небес, поэтому с удвоенной силой принялся за свои дела подлые.

* * *

Но то все дела Московские, а лучше даже сказать – Кремлевские. Я, конечно, немало знал людей, особенно среди чинов двора царского, для которых вся Русь Кремлевскими стенами ограничивалась, для которых только то, что при царском дворе происходило, имело значение, а вся остальная держава интересовала их лишь постольку, поскольку доставляла им пропитание.

Димитрий, слава Богу, был не из таких, он о стране своей знал не понаслышке, для него народ и держава были на первом месте, а Кремль, включая Думу боярскую и весь двор царский, он рассматривал скорее как средоточие зла, о чем несколько раз и говорил неосторожно во всеуслышанье, и мирился с этим как с неизбежным злом.

Решив все дела с устройством власти, Димитрий и обратился к главной своей заботе, к народу и державе. Я совсем недавно позволял себе смеяться над обещаниями, которые широко разбрасывал Димитрий перед восшествием на престол, а ведь он все исполнил! Единственный раз такое случилось на моем долгом веку, а вам, я боюсь, и не суждено никогда такое увидеть.

Первым делом Димитрий удвоил жалованье людей служивых и во всех землях Русских установил новое, более щедрое наделение поместными землями. Теперь в ополчение дворяне должны были идти охотнее, и от них можно было требовать лучшего снаряжения.

Еще приказал Димитрий одним махом выплатить все долги казенные предыдущих царствований. Откуда долги при полной казне, удивитесь вы. Так вы, чай, сами в жизни обыденной не спешите долги свои отдавать, а чем казначеи царские лучше. У них это в такую привычку вошло, что при встрече они вместо здравия восклицают: «Денег нет!» Мало ли для каких дел неотложных деньги государю потребуются, пусть уж лучше в казне лежат, целее будут.

Всем недоплачивали, жалованье подьячим, писцам, стрельцам, ямским и другим государевым работникам задерживали и на год и на два, бывало, что человек, измученный ожиданием бесплодным, соглашался на половинную сумму, то-то казначеям радость, они для определения скаредных дел своих в Европе слово особое подхватили – экономия. Каким словом ни называй, людям от этого не легче, жизнь без денег в дремоту впадает. А как долги-то все выплатили, так все и завертелось, торжища заполнились товарами и людьми, ремесленники принялись работать, не разгибая спины, топоры по всей стране застучали, всяк что-нибудь строил, не дом, так сараюшку. Торговля оживилась необычайно, но Димитрий, строго следуя своим обещаниям, все равно снизил пошлины торговые. Но недолго ликовали купцы Русские, как потянулись караваны иноземные, так они сами били челом государю, чтобы вернул он все на круги своя.

Не забыл Димитрий и о черном люде. Он обещал крестьянам свободу – он ее дал. Тут он впервые крепко схлестнулся с Романовыми, ведь полное закабаление крестьян – это их любимая идея. Они ее с Запада принесли, это там крестьяне находились в полной собственности землевладельца, а на Руси землепашцы всегда вольны были. Каждую осень, в Юрьев день, собрав урожай и выплатив хозяину пожилое, они могли уйти, куда хотят, к другому ли хозяину, на место обжитое, или в места дикие, которые государь выделял для заселения свободного.

Многим хозяевам это не нравилось, особенно, людям служивым, мелкопоместным, от них крестьяне часто уходили в боярские вотчины или на казенные земли, где жизнь была богаче и спокойнее. Помню, как служивые люди к брату моему приступали, прося изменить сложившийся порядок, но ни он, несмотря на все благоволение к ним, ни впоследствии Избранная Рада, не посмели покуситься на свободу народа. Лишь во времена опричнины царь Иван по наущению Романовых утвердил указ об отмене Юрьева дня. Не от хорошей жизни утвердил, крестьяне из опричных уездов бежали в земские, деревеньки опричников без всякого душегубства будто вымирали.

В таких делах главное – чтобы слово было сказано, земщина после победы своей указ Иванов отменять не стала, никто с крестьянами благоприобретенными расставаться не хотел. Действовал указ только в центральных землях, а на севере, в Сибири, в степи, на западной украйне крестьяне, как и встарь, оставалась свободными, но области вокруг Москвы постоянно волновались, внушая боярам непреходящий страх, который могла превозмочь только их жадность.