Красно Солнышко

… До Арконы Благословенной добрался Крут с кораблями Славгорода благополучно, и был встречен жрецами Святовида радостно. Пришлась ко двору и та треть даров братьев-князей, что передали они в знак веры. Подивились жрецы мехам невиданным, порадовались злату самородному, выслушали просьбы о людях. Ибо ничего, кроме новых поселенцев, не просили Брячислав и Гостомысл – всё, что нужно было, уже имелось на земле заморской. Но как раз с людьми и была проблема, причём, великая: Империя Трёхликого не унималась, нанимая племена франкские и германские для нападения на Славянские земли. Провозглашали они и походы на неверных, к коим в первую очередь относили тех, кто поклоняется другим Богам. И шли на помощь византийским легионам единоверцы из Галлии, Фракии, прочих земель, помогая в войне легионам Царьграда против персов Хосрова. Пала святыня Чернобогова, град Иерусалим в далёких землях, и иудеи вырезали тех, кто поклоняется символу креста до единого человека [57]. Оно, конечно, Чернобог проклят Старыми Богами, но уничтожать всех, не различая пола и возраста… На саму же славянскую землю непрерывно идут находники со Степи Дикой, из лесов франкских, желая примучить славян, обратить их в Проклятую веру, сделать рабами своими. Появились жрецы Чернобога и на дальнем Полуночье – племена финнов и норгов прислали своих гонцов с этими вестями. Изнемогает Земля Славянская от нашествий непрерывных, и дать людей жрецы просто не могут. Коли желают князья – пусть кликнут охотников, либо другими путями сами себе людей добывают под руку. Ибо всех, кого могли, уже отослали жрецы Святовида. И больше нет у них власти над Родами, чтобы в тяжёлые года у них воев и жёнок отбирать. Огорчился Крут тем словам. Опечалился. Как воздух нужен народ на новых землях. И чем больше – тем лучше. Прямо и не знает дружинник, что ему делать. И время идёт – до Ревуна-Рюеня [58]вернуться надо в град, ибо замёрзнет Леляное море, и не станет дороги домой… Произнёс это слово вслух «домой», и понял, что отныне действительно земли те новые – дом родной у дружинника. А поняв – сообразил, и где ему людей взять. Подивился, что же сразу не додумался то? Первым делом обменял оставшуюся часть добычи у жрецов на звонкую монету, золотую и серебряную, да продал им остаток мехов. Потом пошёл на рынок рабский, кликнул клич среди торговцев живым товаром, что на будущий год он готов выкупить каждого раба славянского племени, которого они привезут. А появиться он, Крут, либо гость от него, в месяце Разноцвете [59]. Готов даже залог внести, если опоздает, и оставит деньги в Храме Святовидовом! Показал сундук с золотыми статерами византийскими, торжественно передал его воинам дружины Храмовой, всем в белом, на белых же конях. Подивились купцы, но поверили. Ибо не бывало такого, чтобы славянин солгал. Противна ложь душе славянской. Посовещались работорговцы, пообещали на будущий год привезти всех, кого найдут, но меньше трёх тысяч человек. На столько тот сундук потянул. Порадовался Крут, но будет то лишь в следующем году, да и привезут народ измученный, в полную силу работать не могущий. Его ещё откормить нужно будет, да вылечить. На то время понадобится, понятно. Но не страшно то. Нисколечко. Ибо помочь родовичу – святое. А сейчас то кого везти? Пусты корабли. Лишь экипажи на борту, да воины. Пассажиров нет. Никого. Некого везти за моря, некого на новые угодья сажать. Но и тут Крут не опечалился, а послал глашатая по всей округе и граду, что готов выкупить он всех должников кабальных, кто не в силах долги свои выплатить, при условии, что те с ним пойдут. А таковых набралось едва ли не под тысячу: неурожай был в прошлом году, да нашествие ромеев. Так что многие и многие задолжали, продавали себя в закупы, в рабы, лишь бы семьи, да детишек  прокормить… Похудела мошна так, что и дно видать, но доволен воин – поручение выполнил. Теперь можно и возвращаться со спокойной душой в новый мир!.. Грузятся люди на корабли, счастью своему не верят. Свободу получили! Избавились от постылого любому рабства! К тому же, по слухам, жизнь там, в новых местах спокойнее и богаче, да и князья не столь жестоки, как местные богатеи. Наслышаны про них, и не мало! К тому же, чтобы семьи не разлучать, разрешил Крут с собой их забрать, и многие решились. Да что там многие, почитай, все. Кто с собой детей везёт, кто  идёт, потому что должны люди отработать за свой выкуп три года на новом месте, но разлучаться на столь долгий срок близкие не желают. К тому же и надежда, что на новом месте будет лучше, и вольный дух, что требует нового, и любопытство человеческое извечное… И идут люди на лодьи стар и млад, мужи и жёны, отроки и девицы. Прослышав про такое дело, сироты приходили, коих много появилось в славянской земле после нашествия ромеев, просились уплыть с дружиной. Без надежды просили. Просто пытаясь что-то изменить в своей горькой судьбине… Никому Крут не отказывал – брал всех. Уж и недовольны жрецы, косятся на воина нехорошо. Разговоры строгие с ним говорят, пеняют на деяния неслыханные, а тот им в ответ одно: