Красно Солнышко

А глаза уже видят вкусно хрустящих овсом трёх незнакомых коней у коновязи под высоким навесом. Гости? Не дело проявлять излишнее любопытство. Сейчас в жарко натопленную баню, смыть с себя пот и шлак, что выступили на коже после такого испытания. Простирнуть быстро едким щелоком насквозь мокрые порты и рубаху, поменять на чистое. Потом – ужин. Поскольку обед отроки пробегали по лесам и буеракам. И уж потом тогда лишь к дядьке, в его избу, где старые вои-воспитатели живут…

…Постучали в дощатые двери. Дождались разрешения, вошли в жарко натопленную избу, обстучав в сенях поршни от снега, поклонились в пояс, выказывая уважение старшим и гостям. Выпрямились, жадно рассматривая гостей… Трое, как и ожидалось. Два – воины в расцвете лет. Третий – младше их. Ему годов двадцать на вид. Одеты – добротно. Белёного льна толстые штаны, такие же рубахи. По вороту у каждого – родовые узоры. Да… Незнакомые почему-то. Вовсе незнамые. Хотя видно, что дядька Святовид почёт и уважение гостям оказывает нешуточное: стол ломится от яств, на Божьей Ладони даже туес немалый стоялого мёда. Однако…

…И взгляды у всех троих чужаков пронизывающие. Суровые. Одновременно оценивающие. Дядька глазами показал – в угол идите. Отроки вновь поклонились, молча уселись на лавке там, где велено…

- Они?

Похоже, старший из гостей… Наставник кивнул в знак согласия:

- Эти. У первого – слух редкий. Иной раз такое разбирает, что диву даёшься.

…Это про Храбра. У него такой Дар. Одобрительные кивки остальных гостей. Потом самый молодой с какой-то иронией непонятной взглянул на Слава:

- А сей отрок чем знатен?

Святовид в ответ едва заметно улыбнулся:

- Словенин он.

И – как отрезало. Ну, да – словенин. Как и все в Слободе. Как и гости. Что тут такого? Но посуровели лики приезжих, затем старший вполголоса:

- Уверен, воин?

- Слово даю, воевода.

Непонятно… Что дядька имеет в виду? А старший уже смотрит на отрока, и ощущение от взгляда приезжего чужака, будто он всю твою душу вынул из тела, на столе разложил, а теперь тщательно рассматривает, ища в ней изъяны. Даже мурашки по спине побежали… Но терпит Слав. Не подаёт виду, что не по себе ему… Внезапно пропало всё. Молодой положил руку на плечо старшего, и отпустило.

- Верно говорит Святовид: сей отрок – славянин есть, Брячислав.

Тот на младшего взглянул:

- Верю тебе, Боян. Сие – славенин! Беру обеих, воин.

- Так тому и быть.

Гулко припечатал доселе молчавший третий. Дядька вздохнул:

- Когда в путь?

- Утром.

Святовид посмотрел на притихших отроков, махнул рукой:

- Идите в избу. Собирайтесь. Поедете с гостями.

Подростки поднялись, поклонились, потом Храбр осмелился:

- Куда собираться, дядька?

- Пойдёте к Хлопоне, в кладовую. Он знает.

Снова оба юноши поклонились, уважение выказывая, вышли из избы степенно. А едва оказавшись на улице, со всех ног припустили к торчащей из снега покатой горбатой крыше оружейни, где ждал их одноногий увечный воин, заведующий кладовой… Тот встретил отроков обычно. Значит – молча. Немногословен по жизни был от роду. Указал шуйцей, где стать, чтоб не мешались, сам, поскрипывая оструганной деревяшкой, примотанной ремнями к культе правой ноги, углубился в ряды вешал, где хранилось имущество Слободы. Через миг оттуда вылетело два заплечных новеньких мешка, шлёпнулись на большой стол. Затем появился дядька, неся в руках ком одежи…