Краш-тест

Когда-то мы вместе учились на журфаке университета, только Герман на курс старше. Знали, как друг друга зовут, но не общались. Через год после моего выпуска он нашел меня на Фейсбуке и написал сообщение: «Привет, кажется, мы знакомы?». Я долго и с недоумением рассматривала фотографию смазливого, нахально-самоуверенного субъекта с челкой до самого носа. Пожалуй, только имя, не самое распространенное, и журфак в профиле помогли вспомнить, кто это вообще такой.

С полгода мы вяло общались на Фейсбуке – если, конечно, можно назвать общением редкий обмен комментариями и лайки под фотографиями. Потом случайно (случайно ли?) встретились на вечеринке у общих знакомых, и я его сначала не узнала.

Кто-то шутил натужно, что «уж полночь близится, а Германа все нет», но я никак не связала того, кого ждали, со своим университетско-фейсбучным знакомым. А когда он вошел, лишь скользнула равнодушным взглядом. И прическа у него была другая, не как на аватарке, да и вообще - образ, сложившийся у меня в голове, абсолютно не соответствовал оригиналу.

А Германа, как потом выяснилось, мое невнимание удивило и обидело. Как же так, ведь тыщу лет знакомы, и он же такой замечательный! А у меня тогда просто был выключен режим поиска. Личная жизнь шла плавно и сама по себе. Я с кем-то знакомилась, ходила на свидания, но никто не интересовал настолько, чтобы перейти из разряда «просто знакомый» в «мой парень».

Однако Герман – когда был в этом заинтересован, конечно, – мог быть невероятно обаятельным. Он обволакивал собою, заглатывал, как нежный, ласковый удав, растворял в себе. Неделя, другая – и как-то вдруг оказалось, что мы «в отношениях». Потом я не раз себя спрашивала: зачем ему это понадобилось? Почесать воспаленное эго? Нет, я не была о себе низкого мнения и вполне допускала, что в меня можно влюбиться. Но изначально-то?

Розовые очки слетели быстро. Оказалось, что Герман обидчив и капризен, как барышня. И ревнив, как всем известный мавр. Меня это здорово напрягало, но я терпела. Как говорила моя бабушка, терла к носу. И все же в конце концов взрывалась. Наверно, взорвись хотя бы раз основательно, ядерно, все бы давно закончилось, но… Моей вечной бедой было то, что весь пар уходил в свисток. Отходила я намного быстрее, чем заводилась. А Герман этим бессовестно пользовался. Цветочек, пироженка в коробочке, смешная безделушка, «ну, жаааба, ну прости дурака». И все – перезагрузка. Только после каждой такой перезагрузки мое настроение и желание радоваться жизни падало еще на один градус.

Да что там два заявления в загс, у нас даже нормально жить вместе толком не получалось. Хотя бы уже потому, что оба работали дома и элементарно мешали друг другу – что у меня, что в его студии на Васильевском. Трудовая книжка Германа числилась редактором небольшого ведомственного журнала, а сам он удаленно писал статьи для дорогих московских глянцев. И уже только поэтому считал всю мою работу: и энциклопедии с картинками, и рекламные тексты, и переводы с французского – дешевой халтурой. Вообще-то я и сама так считала, но слышать подобное от любимого мужчины – в лоб, открытым текстом – было обидно. А уж мои самодеятельные пешие экскурсии, которые я проводила, набирая группы через Фейсбук, Герман и вовсе не воспринимал всерьез.

Объективно Герман - как журналист и в целом как райтер – был на порядок выше меня. Писал легко, не задумываясь, как дышал, и почти не правил. Его статьи по-настоящему цепляли, а от коротких рассказов аж дух захватывало, настолько они были яркими, емкими, похожими на музыку. Наверно, он мог бы написать отличный роман, но ему было скучно развозить сюжет на десяток авторских листов. По жизни Герман был спринтером – в отличие от меня, черепахи и перфекционистки, которая могла вылизывать три абзаца целый день.

Была и еще одна проблема. Я рано вставала и рано ложилась, тогда как Герман, проснувшись к обеду, по вечерам долго-долго сидел за компьютером, хлопал на кухне дверцей холодильника, грел чай. «Уж полночь близится, а Германа все нет», - давясь злыми слезами, я вспоминала ту роковую шутку на вечеринке. Какая там полночь, к утру дело!

По правде, различие в ритме жизни вносило в наш интим известную дисгармонию. По вечерам, когда Герман был полон сил и желаний, я уже была никакая. А утром, когда мне хотелось заняться чем-то приятным, он дрых, как Финист Ясный сокол. И если по первости мы это преодолевали, потом стало слишком уж напряжно. Кому-то из нас приходилось делать героические усилия, чтобы проснуться или не заснуть. Вот и оставался для нормального секса только день, забитый делами и дедлайнами, которые еще надо было как-то раздвинуть.

Мы ссорились, разбегались по своим квартирам, дулись там друг на друга, потом Герман дежурно просил прощения, я дежурно прощала – оба знали, что это абсолютно ничего не значит. Несколько дней или даже недель встреч на нейтральной полосе, потом у кого-то дома, не задерживаясь надолго. Несколько дней – или недель – счастливой, вполне супружеской жизни. И все по новой.