Краса гарема

– Что-то не припомню, чтобы какой-то восточный человек мне оказывал свое гостеприимство, – проворчал недоумевающе Охотников. – Если только это не… Нет, о нем мне и вспоминать тошно, это не может быть он! А впрочем, постойте-ка, Сермяжный! Как фамилия того господина, что намеревался пригласить меня в гости?

– Да вы сами взгляните на приглашение – и узнаете, кто он таков, – сказал Сермяжный, и Казанцев, который волей-неволей к сему разговору прислушивался, уловил плохо скрытое возбуждение в его голосе.

– Что же, вы и приглашение мне взялись доставить? – изумился Охотников. – Экая потрясающая любезность с вашей стороны!

– Почему не оказать услугу такому влиятельному, богатому и приветливому человеку, как мой новый знакомый? – пожал плечами Сермяжный, подавая Охотникову запечатанную бумагу наилучшего, просто-таки невиданного Казанцевым прежде качества, с самыми причудливыми водяными знаками, кои так и хотелось назвать арабесками.

Письмо было надписано по-французски четко и красиво, истинным каллиграфом: «Господину Охотникову Василию Никитичу в собственные руки». Казанцев с недоумением отметил, что военное звание Охотникова в сем адресе не названо, что являлось одним из двух: либо непростительной, вовсе не светской забывчивостью, либо намеренным желанием оскорбить адресата.

Охотников распечатал письмо, взглянул на подпись и воскликнул:

– Не верю глазам! Экая неслыханная наглость! Подписано – Мюрат!!!

И он подсунул листок к лицу Казанцева, чтобы тот сам мог в этом убедиться.

В самом деле, подписано было – «Comte Murat»[9].

* * *

Гарем! Господи Боже! Этого еще не хватало!

Что знала Марья Романовна о гаремах? Да то же, что и любая ее современница. «Бахчисарайский фонтан» Пушкина, сказки «Арабских ночей», беспорядочные слухи о восточных нравах, где царит полновластие господина в жизни и смерти многочисленных жен… А впрочем, ну что это за жены? Венчанием, или как там сие зовется у магометан, в гаремах не озабочивались, так что, можно сказать, все жены были незаконны и звались наложницами, что низводило их до разряда падших женщин. И вот теперь честная, добродетельная вдова русского офицера Марья Романовна Любавинова попала в их число! И отныне ее уделом станет рабство, безволие – и скука, смертная скука вечного заточения среди таких же несчастных, как она! Ну как тут снова не вспомнить Пушкина?

Для них унылой чередой
Дни, месяцы, лета проходят
И неприметно за собой
И младость, и любовь уводят.
Однообразен каждый день,
И медленно часов теченье.
В гареме жизнью правит лень;
Мелькает редко наслажденье.

И никогда ей не увидеть больше белого света и… и Александра Петровича Казанцева!

– Послушайте, Мари, – усмехнулась Жаклин, – по лицу вашему вижу, что вы уже навоображали себе всякие ужасы. И я вас хорошо понимаю. Ну откуда вы можете знать о гаремах? Только по каким-нибудь пошлым и безнравственным слухам, которые горазды распространять невежды. Я и сама была такой же глупышкой, когда еще сидела замужем за добропорядочным французским чиновником и не представляла, что увижу человека, встреча с которым перевернет мою жизнь. Ради него я покинула супруга, много всякого натворила, но ничуть не жалею об этом, потому что новая жизнь совершенно затмила старую. Я теперь почти восточная женщина, оттого прекрасно понимаю преимущества жизни в гареме богатого мужчины перед европейским браком. Мы, обитательницы гарема, защищены от этого жестокого мира самым наилучшим образом. Все наши прихоти выполняются. Мы великолепно одеты и едим то, что пожелаем. Конечно, муж бывает стар и толст, однако нам в этом смысле очень повезло: господин наш, повторяю, красив, а уж в искусстве любви искушен настолько, что, поверьте, я не раз рыдала в его объятиях – от наслаждения… Да, вы, разумеется, слышали о том, что все восточные женщины непременно должны носить паранджу и чадру. И вас это ужасает – необходимость закрывать свое прелестное личико. Но ведь ваш супруг и повелитель его видит – чего же вам еще, ведь именно для него предназначена ваша красота! А вы, в свою очередь, можете беспрепятственно стрелять глазами по сторонам и наблюдать за всем, что вам угодно. В Европе это считается неприличным… ах, как вспомню, сколько я выслушала упреков от бывшего мужа в том, что вечно глазею на молодых красавчиков! – Жаклин рассмеялась довольно ехидно. – Кроме того, в жарком климате Востока без покрывала нельзя. Без него не сохранить лилейную кожу, а у вас она и впрямь лилейная! Хотела бы я иметь такую. Вам не нужны ни белила, ни румяна. Вас следовало бы называть не Мари, а Лили!

Эта болтовня пролетала мимо ушей Марьи Романовны. Она все еще не могла поверить в случившееся и помутившимся взором обвела комнату, на которую прежде не удосуживалась взглянуть.