— Угу, понял, — кивнул нам братец и снова зашушукался с бабочкой.
Еще через полчаса я озадаченно разглядывала неопрятную кучу пыльной шерсти, из которой в одну сторону торчали голенастые и когтистые кошачьи лапы, а в другую — тощие костлявые руки и лохматая голова. Человеческая.
— Только этого нам не хватало! — мрачно констатировал цветочек.
Глава 30
Нарцисс
— Что это? То есть… кто это? — встревоженно спросила крапивка.
— Ракшас, — хмуро ответил я, вглядываясь в неприятную находку. — Фонарник притащил труп ракшаса.
— Разве они не на юге водятся? Нам же до них через всю пустыню.
— Правильно. — Я кивнул и осторожно потыкал носком сапога в тощий и пыльный тигриный зад. — Но этот дохляк как-то добежал аж сюда. Почему он в полуобороте, интересно? Ракшасы не любят долго задерживаться в этом облике. Он не самый функциональный. Наполовину тигр, наполовину человек. В твоем мире это называлось бы кентавром.
— Кентавр — это когда с лошадкой, — засомневалась Ортика, и вдруг до нее дошло: — Погоди! Так это одно целое?!
— Ну да… сфинкс? Тоже нет. Эм, котавр? — Я начал перебирать знакомые Ортике значения.
— Я думала, просто хищник какого-то бедолагу не доел, — призналась девчонка, осторожно обходя труп по кругу. — Подавился, например. Вот Малыш и притащил эти остатки трапезы, не вынимая из пасти тигра. А оно вон как.
— Наверное, твой вариант был бы лучше. А в этом слишком много непонятного. Как вообще здесь оказался ракшас-подросток? Почему в полуобороте? Почему такой тощий и замученный? — Я потер пальцем переносицу. — У меня только одно логичное предположение: кто-то похитил ребенка и не смог довезти до невольничьих рынков живым. А потому выкинул труп подальше от дома, чтобы родители не нашли. Тогда лучше его даже не касаться, а фонарника замочить в мыльном растворе минимум на неделю. И то не факт, что поможет. Разгневанные родственники вынюхают…
— Ай! — вдруг взвизгнула крапивка, точь-в-точь как любая девчонка, которая увидела на подоле своей юбки мышь. — Оно еще живое! — И схватилась за меня обеими руками. Но почти сразу отпустила и полезла к трупу: — Смотри, дышит! И лапками шевелит!
— Куда?! — перехватил я девушку, не давая той дотронуться до спутанной шерсти. — Сказал же: не касаться! Я сам. Да не руками, не смотри так. Магией пощупаю. Но это все равно бесполезно…
Увы. Я оказался неправ. Это тощее замурзанное чучело, которое можно было назвать ракшасом с очень большой натяжкой, оказалось очень даже живое. Только замученное до последней степени. Обезвоженное, голодное и злющее, как целый ракшасский прайд на тропе войны.
Хорошо еще, что эта мелкая дрянь могла только шипеть, рычать и скалиться. А на то, чтобы кусаться и царапаться, у нее сил не осталось.
— Одичалый, что ли? — предположил Аконит, всматриваясь в подростка. — Нормальный давно уже бы принял животный облик, чтобы сохранить силы.
Вообще, на рык, шипение и мой прочувствованный мат сбежались все. И теперь стояли неровным кружком вокруг комка грязной шерсти. А тот сверкал на нас раскосыми желтыми глазами, дергал хвостом и низко рычал, иногда срываясь на сиплый кашель.
— Либо одичалый, либо ментальная травма, — ответил я, садясь на корточки, чтобы мои глаза были на уровне с глазами находки.
— Либо просто замученный ребенок, — сказала вдруг леди Ириссэ, глядя на это безобразие с безопасного расстояния. Ближе трех шагов она благоразумно не лезла, более того, одной рукой удерживала подле себя Магнолию, второй Люпина, а взглядом буквально пригвоздила к месту Ортику. Вот что значит — леди рода!
— Дайте мне воды, — велел я. — А лучше — бульона какого-нибудь. Осталось что-нибудь от завтрака?
Магнолия тут же сорвалась с места и помчалась к импровизированной походной кухне. Так, отлично, одной проблемой меньше.
— И разойдитесь, пожалуйста. От такой толпы он еще больше нервничает.
Леди Ириссэ подтверждала каждое мое слово кивком, а последнюю просьбу подкрепила таким прищуром, что все мгновенно рассосались. И занялись своими делами наравне со слугами, хотя и старались оставаться в зоне прямой видимости.
А сама Ириссэ осторожно приблизилась и присела рядом со мной, но так, чтобы я оставался между нею и зверенышем.
— Я читала, что ракшасы очень чувствительны к запаху женского молока, — задумчиво произнесла она. — И почитают кормящих матерей чуть ли не как богинь.
— Как, в принципе, и все млекопитающие, у которых хорошо развиты инстинкты, — подтвердил я. — Хотите попробовать успокоить его таким способом?
— Ортика, принеси, — кивнула леди рода, обращаясь к дочери, которая — кто бы сомневался? — никуда не рассосалась, — то, что я сцедила утром.
А когда девчонка со всех ног убежала, Ириссэ вдруг сказала, обращаясь ко мне:
— Должна же быть хоть какая-то польза от этого вымени, — и улыбнулась так, словно только что произнесла изысканную стихотворную строфу на каком-нибудь поэтическом вечере, а не такую… почти неприличность!
— Ландыш с вами точно не согласится, для него ваша грудь — это целая жизнь, — прокашлявшись, все же выдавил я. — Да и для Ледона… кхм.