Крах Империи

— Вот так ты уже достигла пятой ступени. — Вмешивается черт. — Но ведь этого тебе мало, нужно прибавить оборотов.

Глаза Соколовской ничего не выражали, она была настолько перегружена эмоциями, что не могла говорить. Демон с голым черепом предложил.

— Раз мы вернулись к человеческой истории, то может снова, повторим эпизод с немцами.

Что ты предпочитаешь; самолет или танк?

Черт хрюкнул.

— Конечно, самолет он гораздо динамичнее.

— А какую ему дадим плоть?

— Лучше всего девушки, мужчины так омерзительны.

Вновь в который раз ландшафт изменился: Соколовская почувствовала себя летящим в самолете, вот он сбит и падает. В самый последний момент перед тем как врезаться летчица успевает выпрыгнуть с парашюта, но едва натянулись лямки, как последовал удар и мгновенная потеря сознания. Соколовскую подхватили под руки и плеснули водой в лицо, вокруг видны озверевшие лица, свастики, эмблема СС — две молнии. С нее срывают одежду, и девушка с ужасом видит две отросшие женские груди. Что-то неуловимо страшное было в них. Груди мнут, щиплют, дергают. Потом начинают срывать портупею. Соколовская отчаянно дергается, брыкается ногами. Ее бьют прикладом по голове, потом рвут трусы, залезая грязными руками в интимные места. Гипермаршал ревет как шалава, женское тело оказывает влияние на разум. Она знает, что должно произойти и трепещет в преддверии этого.

— Что шлюха, ночная ведьма попалась, теперь испей чашу унижения за погибших товарищей.

Соколовская почувствовала острый кол у себя в паху. Ее принялись с остервенением насиловать. При этом Соколовскую имели два мужика сразу. Это было не столько больно как унизительно, ее бывшего члена избранного легионы десяти тысяч «петушили» как последнюю проститутку. Один мужчина сменял другого, удивительно, но секс вместо радости: приносил девушке сплошные страдания. Насильников было много, очень много и внутри у него все порвали залив ядовитым семенем. Соколовская думала, что на этом все кончиться, но фашисты нашли другую муку.

— Она летчица, так пускай полетает!

Соколовской надрезали вену, потом щипцами вытянули сухожилие и привязали к самолету.

— Ну, вот распутница. Отправляйся в полет, желаем сказочных ощущений.

Истребитель взлетел, девушку дернуло и оторвало от поверхности, лишь ветки куста хлестнули по голой, загорелой женской ноге. Самая страшная боль, когда стали вылезать жила, была впереди. Вот казалось, все уже испытала юная воительница и нечем его удивить, но ведь нет же, сухожилия вытягиваются и кровь брызжет из глаз.

Самолет выписывал пируэты, делал горки, бочки, мертвые петли. Все это трясло и подбрасывало тело. Соколовская ревела, одновременно мучились и остальные его воплощения. Затем истребитель стал резко снижаться и воительница врезалась, в землю, потом девушку протащили по колючками, окунули в вонючее болото. Все это заставляло воспринимать страдания немного по-другому. Казалось у самолета никогда не кончиться бензин. Однако налетав по ощущению не один час он сгорает в вспышке и все опять повторяется.

Черт даже пропел шершавым скребущим мозги голосом:

  Жестокие пытки — кровавый топор,
  Не будет пощады девчонке вовек!
  Отец преисподней — десницу простер,
  Чтоб вечно страдал и стонал человек!

  Прощения к павшим не знает Господь,
  Они для него словно сорная пыль!
  Страдает без срока несчастная плоть,
  Кошмар преисподней — не сказка, а быль!

  Хоть грешник Святому — всего лишь дитя,
  Но если в аду: не простить никогда!
  Мучить его будет бес не шутя,
  Гореть бесконечные годы-года!

  Стонать вечно будет, кто в пекло попал,
  Такая жестокая ваша судьба!
  Не ставил ты Бога на свой пьедестал,
  Ты жертва тщеславного, злого ума!

  Мы способы знаем — как боль вызывать,
  Нам тысячи лет — опыт есть палачей!
  Ты будешь стонать, призвать плача мать,
  На спину обрушим без счета плетей!

  А самое страшное — вечность в аду,
  Не будет конца — плоть гореть навсегда!
  Ты будешь навечно в кошмарном бреду,
  Ведь самая жуткая с вами беда!

Как ни странно эти слова, вместо того чтобы добить Соколовскую, ее оживили. Она была очень чувствительна к корявой рифме.

— Ты черт заговорил стихами. Значит не все ладно с твоими рогами.