Крах диссидентки

Люди, шедшие за гробом, на миг остолбенели, но, увидев, что машина отдаляется, двинулись вслед, с осуждением покачивая головами. Какие-то бабуси руками зажали уши. Один из парней поспешно выбрался из похоронной процессии и побежал во двор. Песня оборвалась на полуслове. Арсений знал, что в этом доме жил пьяница, у которого давно умерла жена, оставив ему дочь и двух сыновей. Девушка вышла замуж, а сыновья уже и в вытрезвителях побывали, и в тюрьме и теперь вот веселятся, как сумасшедшие.

Похоронная процессия исчезла за углом. «Сегодня же пойду на кладбище к отцу и матери», — подумал Арсений. Вспомнил странное чувство, которое охватывало его, когда он стоял возле их могил: в голове не укладывалось, что под этими холмиками земли, обложенными дерном, лежали его отец, его мать. Перед глазами они стояли живыми, приветливо улыбающимися. Казалось, вернется домой и увидит: они озабоченно снуют по подворью, наводя в хозяйстве порядок…

Подъехав к воротам подворья двоюродного брата, увидел: в густой, привядшей от засухи траве сидела девочка и горько плакала. Не теща ли брата умерла? Она все время болела. Случалось, обращалась и к Арсению, просила достать какое-либо лекарство. Он доставал, посылал. В ответ получал из села посылки с салом и семечками. Писал в ответ, что ничего за лекарства высылать не надо, но Лида, жена Михаила, поступала по-своему. Арсений подхватил девочку на руки, теперь он узнал ее: это была младшая дочь Михаила — Зина, спросил:

— Чего ты, Зиночка, плачешь?

— Бабуся на похороны не пустила…

У Арсения стало легче на душе: значит, не в этом доме смерть. Слава богу, хоть в доме брата не будет гнетущего настроения.

— Не плачь, Зиночка, — утешал Арсений малышку, — это печальное дело.

— А если я умру и похороны не увижу? — размазывая кулачком слезы по замурзанному личику, всхлипнула Зина.

И хоть невесело было у Арсения на душе, он невольно усмехнулся. Подбросил девочку вверх (малышка была такой, как Алеша), она испуганно ойкнула. Подбросил еще выше — Зина засмеялась. Арсений дал ей шоколадку, и девочка совсем просияла, вытирая заплаканные глазки, которые уже светились счастьем. Как мало надо детям, чтоб перейти от плача к смеху.

— Ты узнаешь меня? — спросил Арсений, глядя во влажные от слез, но веселые, черные, как у брата Михаила, Зинины глазки.

— Не-е… — искренно призналась Зина, смущенно опустив голову: ей было два года, когда она в последний раз видела Арсения. — А кто вы?

— Дядька Арсений.

— А, папка говорил маме, что вы приедете! Я вас давно высматриваю, — снова улыбнулась Зина.

— Вот спасибо! — обрадовался Арсений. — Хоть ты меня, Зиночка, ждала-высматривала. Пойдем машину во двор загоним.

На похороны пошла, оказывается, только Михайлова теща Прасковья Дмитриевна — умер дед Платон, который еще с ее отцом служил в экономии. До ста дед Платон не дотянул всего три месяца. Никакой родни в селе у него не было. «Всех пережил», — печально говорил дед. Имел двух сыновей, которые погибли на войне, невестки, еще молодые, вышли замуж, никогда в село не приезжали, были родом из других краев. У внуков — дочки старшего сына и парнишки младшего — были теперь другие бабушки и дедушки. «Вот как меня осиротила война», — бывало, тяжело вздыхал дед Платон.

Вскоре с похорон вернулась Прасковья Дмитриевна.

— Крепкий был дед, как сухой корень, — рассказывала она. — Сам со всем управлялся. Только белье я ему стирала да молоко носила, он после смерти жены продал корову. А сено и в этом году косил в лесу. Отдавал нам сено, а мы ему — молоко. И умер на ходу: шел из сарая в хату и упал посреди двора. И такое у человека сердце было: потерял речь, только смотрел на всех и глазами моргал, а неделю еще дышал. Э-э, таких людей теперь нет, — тяжело вздохнула Прасковья Дмитриевна. — Химия всем укорачивает век, кто ее, проклятую, выдумал?

Во дворе затарахтел мотоцикл, Зина выбежала из хаты с радостным криком:

— Папка! Папка приехал!

У Арсения защемило сердце: точнехонько так его встречал Алеша. А ему тут с Зиной весело было бы! Возможно, он сейчас стоит, понурившись, перед Марчуком, который, считая себя гением, свысока, задрав голову, читает ему нотацию о том, как надо себя вести. И от мысли, что ненавистный Марчук, став мужем Виты, стал и отчимом его сына — при живом отце! — душу Арсения охватывал нестерпимый гнев. Из всех болей, причиненных ему Витой, эта, казалось, была самой жгучей.

В дом вошел улыбаясь брат Михаил, обнял Арсения.

— Ой боже! — всплеснула руками Прасковья Дмитриевна, глядя на зятя. — Ты посмотри, какой ты грязный! Пыль с тебя просто сыплется!

— Ничего! — засмеялся Михаил. — Не будет этой пыли, не будет и хлеба! Передал трактор напарнику, приехал на базу, бригадир мне говорит: встретил, мол, серый «Москвич». Должно быть, Арсений к тебе поехал.

— А мне вот дядя шоколадку дал, — похвалилась Зина, показывая отцу подарок, от которого осталась только красивая обертка.

— Надолго? — спросил Михаил.

— Отпуск на месяц, а там видно будет, — ответил Арсений, он сам не знал, долго ли усидит в селе.