Крах диссидентки

— Активизировались наши враги, — сказал Всеволод Тихонович. — В газетах появилось сообщение, что в годовщину Октябрьской революции они готовят возле нашего представительства многолюдную демонстрацию. Да ничего удивительного нет: во все праздники они приходят сюда вылить свою бессильную злобу.

При Вадиме Всеволод Тихонович, видимо, не хотел говорить о Вите, а когда вышли из машины — промолвил:

— Кстати, в газетах появилось сообщение: Виту Гурко врачи спасли. Репортеры хотели взять у нее интервью, но она, как пишут, только смотрела на них безумными глазами и молчала. Пришлось отправить ее в психиатрическую клинику. Как долго она там будет, врачи не могут сказать, — душевный кризис, в состоянии которого она хотела покончить с собой, еще не прошел.

Было как-то сообщение в газетах, что один художник, прилетев сюда с Донбасса за славой, кончил тем, что выпрыгнул из окна небоскреба. Правда, есть и такие, что приспосабливаются к здешним условиям. Но это те, у кого желчи больше, чем ума, зарабатывают тем, что пишут всякие пасквили, порочат все, что является для человека самым святым: землю, где родился, народ, что подарил ему жизнь. И кончают они в конце концов тоже скверно: становятся наркоманами, пьяницами, пополняют число бродяг, питаются, как тут говорят, «президентским супом».

По эскалатору поднялись на второй этаж, Всеволод Тихонович предложил:

— Давайте договоримся так: если у меня раньше кончится заседание, я к вам захожу. Если вы «с помощью аллаха» быстрее решите дела, — заходите ко мне, так как в представительство мы должны будем возвращаться на одной машине. Согласны?

— Согласен, — ответил Арсений.

— Ну, до встречи, — махнул рукой Всеволод Тихонович.

Войдя в зал, где сегодня должен был заседать четвертый комитет, Арсений сел в кресло и принялся листать документы, лежащие на столе. Читал только глазами, а думал о своем. И вдруг услышал за спиной:

— Мистер Хмара!

Арсений встал, обернулся и увидел высокого американца, с которым Вита встречала его в аэропорту, с кем ссорилась в вестибюле ООН, там, где безостановочно покачивается маятник Фуко. Американец держал в руке небольшой конверт и холодно смотрел на Арсения серыми, как у Виты, глазами.

— Да, я Хмара, — спокойно выдержав чужой взгляд, произнес Арсений.

— Мы с вами, мистер Хмара, почти знакомы, — усмехнулся американец. — Я литературный агент вашей жены миссис Гурко. — Американец слегка поклонился, представился: — Ричард Дин. Вы уже, думаю, читали в газетах о трагическом событии, случившемся с вашей женой. — Он выдержал паузу, ожидая, видимо, что Арсений скажет: да, читал. Но Арсений никак не отреагировал на его слова, и он продолжал: — Я имею поручение от вашей жены передать вам ее записную книжку. — Дин протянул Арсению конверт. — Вот она, возьмите!

— Спасибо, но вы ошиблись адресом! — не беря конверта, произнес Арсений. — Законный муж Виты Гурко, вы хорошо знаете, Мирослав Марчук.

— Да, я это знаю, — согласился Дин, загадочно усмехаясь. — Но отрывки из этой записной книжки миссис Гурко послала вам, а не ему. Вам просила передать и остальные странички. Мой долг, как литературного агента, выполнять ее указания.

— А в мои обязанности, как бывшего ее мужа, — насмешливо улыбаясь, сказал Арсений, — совсем не входит обязанность заниматься ее литературными делами! И я буду вам, мистер Дин, благодарен, если мы на этом закончим разговор. Тем более что председатель уже стукнул молотком и я должен заниматься своими делами. — Арсений прощально махнул рукой и сел на свое место, надев наушники, пододвинул бумаги и начал их листать.

Арсений видел, как Дин, зажав конверт под мышкой левой руки, прошел через зал и остановился в дверях. Он явно был удручен тем, что задуманная провокация не удалась. Все было рассчитано: несчастная Вита, решив покончить счеты с жизнью, передает на родину свою записную книжку, многих страничек в которой — и, видимо, самых важных! — нет. Копия с оставшегося текста снята. Можно, отдав Арсению остатки, обвинить его в том, что именно ему переданы вырезанные странички. Поднять вокруг этого шум в газетах, поскольку сама Вита, должно быть, в таком состоянии, — или в такой больнице! — что не может сказать разумного слова. «Скорее надо отсюда уезжать», — подумал Арсений. Но до отъезда оставалось еще десять дней. И эти дни показались ему длиннее, чем те полтора месяца, которые он здесь прожил.

5

Праздник Великого Октября выпал в рабочий день, и Арсений поехал на заседание четвертого комитета. А так как председатель комитета слишком долго советовался со всемогущим и всемилостивым аллахом, то было потеряно много времени и теперь приходилось наверстывать. Заседания проходили и утром и после обеда, и, случалось, дискуссии затягивались до одиннадцати вечера. Вот и в день Октябрьской революции заседание продолжалось и после обеда. В шесть часов пополудни Арсений уехал, не дослушав ораторов, записавшихся на выступление, так как прием по случаю Великого Октября, куда он был приглашен, начинался в девять вечера.