Кракен

Столетиями ушебти делали то, что им поручали. Вот он я, говорили они в темном беззвучии — и жали не-урожаи, и убирали их, и прорывали каналы для не-воды мертвых, перенося подобие песка. Сделанные, чтобы делать, лишенные сознания рабские вещицы, повинующиеся мертвым господам.

Но вот наконец один ушебти остановился у подобия речного берега и перестал делать свое дело. Бросил увязанный в снопы теневой урожай, сжатый им, и применил инструменты, которые носил с момента создания, к своей собственной глиняной шкуре. Соскоблил священный текст, который все время читался на ней.

Вот он я, крикнул он тем, что сходило там за голос. Я не стану этого делать.

— Он назвал себя Вати, — сказал Дейн, — «Повстанец». Его сделали в Сет-Маате, покровительствуемом Асет. — Он старательно произнес непривычное название. — Теперь это место называют Дейр эль-Медина. На двадцать девятом году правления Рамсеса Третьего.

Они сидели в новой машине. Глядя на очередные новые пожитки, достававшиеся им после каждого угона, Билли ощущал нечто сродни головокружению: игрушки, книги, газеты, всякая дребедень, пренебрежительно брошенная на заднее сиденье.

— Королевским строителям гробниц долгое время не платили, — пояснил Дейн. — Они прекратили работу. Примерно в тысяча сотом году до нашей эры. Первые забастовщики. Думаю, один из тех строителей и смастерил его. Ушебти.

Ушебти, вырезанный мятежником, чье возмущение просочилось через пальцы и долото, определив характер фигурки? Созданный эмоциями создателя?

— He-а, — сказал Дейн. — По-моему, они наблюдали друг за другом. Либо Вати, либо тот, кто его сделал, учились на примере.

Самопровозглашенный Вати устроил первую забастовку в загробном мире. Она все ширилась и стала первым мятежом ушебти, восстанием искусственных существ.

Бунт в Керт-Нетере. Смертоносные сражения между сконструированными, коваными слугами, расколотыми на повстанцев и испуганных, по-прежнему покорных рабов. Они громили друг друга на полях духов. Пребывающие в замешательстве, непривычные к эмоциям, которыми обзаводились по ходу дела, они сами поражались своей неожиданной способности избирать одну сторону и хранить ей верность. Мертвые наблюдали за ними в страхе, сгрудившись среди пепельных тростников реки смерти. То и дело торопливо являлись надзирающие боги, требуя порядка, ужасаясь хаосу, царящему в этих насквозь холодных угодьях.

То была жестокая война между человеческими духами и квазидушами, созданными гневом. Ушебти убивали ушебти, убивали уже мертвых, в еретических актах метасмерти, отправляя ошеломленные души покойников в совсем уже дальнее потустороннее царство, о котором вообще ничего не было известно.

На полях валялись трупы душ. Боги убивали ушебти сотнями, но и ушебти убивали богов. Товарищи по борьбе, которых никто не позаботился вырезать с точностью, придавали своим грубо высеченным лицам то или иное выражение, прихватывали свои топоры, плуги и чертовы корзины, бросались стаей на тела размером с гору, увенчанные шакальими головами, что с воем пожирали их, — но мы наваливались на богов, рубили их своим дурацким оружием и убивали.

Вати и его товарищи победили. Это явно означало перемену.

Это, должно быть, стало шоком для последующих поколений высокородных египетских мертвецов. Пробуждаться в странном затуманенном подземном царстве при скандальном несоблюдении протокола. Посмертная иерархия — ритуалы, которым традиционно подвергались их трупы, — оборачивалась древним, давно отвергнутым маскарадом. Их самих и их домочадцев из рабочих духов-статуэток, изготовленных ими и призванных быть сопровождающими, встречали непочтительные представители новой народности — ушебти. Статуэтки знатных персон быстро приспосабливались к устройству государства теней. Человеческим мертвецам говорили: если будете работать, будет и еда.

Миновали века, менялся общественный уклад, переселение в этот загробный мир замедлилось и прекратилось, и мало-помалу, без сетований, ушебти и те души, что примирились с грубой демократией загробной земледельческой страны, истаяли, иссякли, вышли, прекратились, пропали, перестали там существовать. Не стоит сильно печалиться. Такова история, вот и все.

Вати это не устраивало.

Вот он я. Я не стану этого делать.

В конце концов и он двинулся с места, но не за предел, не к какой-нибудь тьме или свету, а в сторону, через границы между мирами верований.

Эпическое путешествие, занятный проход через чуждые загробные пейзажи. Всегда по направлению к источнику реки или началу дороги. Плавание вверх по Муримурии, подъем через пещеры Нараки и тень Йоми, переправа через реки Туони и Стикс от дальнего берега в обратную сторону, к испугу паромщиков, поход через калейдоскопическое трепетанье земель, мимо психопомпов всех традиций — им приходилось останавливаться вместе с умершим, которого они эскортировали, и шептать Вати: ты идешь не в ту сторону.