Край земли. Затерянный рай

– Да не в этом дело, Карл. А в том, чтобы поставить себя на место русского. Представить, что войн в вашей истории более чем на три века непрерывного кровопролития. Вашу столицу захватывали, разоряли и жгли. Ваших соплеменников угоняли в рабство. Ваших соплеменников душили в газовых камерах и жгли в печах. На вашу страну не раз обрушивался армагеддон, и каждый раз вам приходилось ее восстанавливать. Залечивать раны. И вот военный блок, планомерно приближающийся к вашим границам. А в странах, входящих в этот блок, толерантная и политкорректная демократическая пресса позволяет себе писать о вас шовинистические и даже расистские статьи. Вызовет у вас это тревогу или нет?

– Конечно, вызовет, сэр. И правильно ли я понял, что все, что вы мне сейчас рассказали, сконцентрировано в ненависти к нам, которую питают люди на том берегу?

Крашенинников тяжело вздохнул, откинувшись на спинку кресла.

– Хотелось бы мне быть уверенным, что это не так. Но вот в чем дело. Мы все эти годы скрывали от местных, что Оливия американка. Но все тайное рано или поздно становится явным. И вот они узнали правду. Нас изгнали, пригрозив казнью. Просто за то, что она американка. Именно по этой причине мы оказались здесь сегодня.

– Послушайте, Майкл, но разве вам не кажется, что на том берегу живут варвары?

– Не смей так говорить! – нахмурился Михаил.

– Простите, но я лишь говорю о том…

– Ты так ничего и не понял из всего того, что я сказал, Карл?

– Одна маленькая деталь, – подал голос сидевший позади Квалья. – Объявив нам приговор, эти варвары как будто случайно оставили нам бочку бензина.

– И что из этого? – усмехнулся шериф.

– Видите ли, дорогой сэр, – одарил его своей обаятельной улыбкой Квалья. – Мне вдруг пришло в голову, что президент Гарри Трумэн предупредил жителей Хиросимы, что хотя бы женщины и дети должны этот город покинуть. Ибо Пол Тиббетс[73] уже летит к ним на крыльях апокалипсиса. Но ведь Трумэн этого не сделал. Правда?

– Но это же стокгольмский синдром, сэр. Вы оправдываете людей, которые жестоко обошлись с вами.

– Я только что раскрыл вам глубинные смыслы их мотивации, мистер Риггз, – продолжил Крашенинников.

– Правильно ли я понял, что нам следует ждать нападения со стороны людей, живущих на том берегу, Майкл?

– Я предупредил вас не для того, чтобы вы готовились к войне, Карл. Я не хочу, чтоб на моей земле была война и лилась кровь. Я хочу, чтоб у вас было время подумать о том, как найти общий язык с местными жителями. Как этой войны избежать. Она бессмысленна.

– И вы считаете, что это возможно? В свете того, что вы рассказали мне, возможно ли нам убедить местных, что мы не враги?

– Честно? Я не знаю. Я не знаю, каков градус ненависти у приморского квартета и у общины. И я не знаю, как к местным могут отнестись ваши люди. И уж тем более я не говорил, что это может быть легко. Но знаете… Джон Фицджеральд Кеннеди[74] перед стартом лунной программы сказал: «Мы сделаем это. Не потому что это легко. А потому что трудно». И вы сделали это. Вы полетели на Луну.

Шериф задумчиво потер кончиками пальцев лоб над повязкой и бросил мимолетный взгляд на Рона Джонсона. Долго подбирая слова, он, наконец, обратился к Крашенинникову:

– Послушайте, Майкл. Я благодарен вам за информацию. И вы действительно рассказали мне очень много интересного и важного. Но… Не могли бы вы нам рассказать о численности боеспособного населения тех общин, об оружии и имеющейся технике?

Михаил скрестил руки и покачал головой:

– Я не ослышался, мистер? Вы действительно меня спросили об этом?

– А в чем, собственно, проблема?

– Неужели непонятно? Я повторяю… Я здесь говорю с вами для того, чтобы был шанс предотвратить вероятный конфликт, а не для того, чтобы занять вашу сторону в этом конфликте. На том берегу мой народ. Понимаете? МОЙ народ. Я русский человек. Я люблю свою Родину и свой народ. У меня могут быть разногласия с кем-то из тех людей. Но это не отменяет того кто я есть. Я не хочу, чтобы мои люди стреляли в вас. И не хочу, чтоб вы стреляли в них. И я не собираюсь предоставлять информацию, которая может навредить моему народу. Я не для этого пришел к вам.

– Ну что ж, – вздохнул Карл. – Я мог бы догадаться… Впрочем, я прекрасно вас понимаю и не настаиваю. – Сказав это, он улыбнулся и устремил взор единственного глаза на Оливию. – Мисс Собески, вы гражданка Соединенных Штатов Америки. Не так ли?

– Да, это так. – Оливия кивнула.

– И вы помните клятву нашему флагу, что давали в школе?[75]

– Я клянусь в верности флагу Соединенных Штатов Америки и республике, которую он символизирует, одной нации под Богом, неделимой, со свободой и справедливостью для всех, – ответила Оливия, дав понять, что текст клятвы помнит хорошо до сих пор.

– Замечательно, мисс Собески. Не могли бы вы рассказать мне о численности боеспособного населения в русской общине, об их вооружении и военном потенциале?

– Я гражданка США, шериф.

– Да, я в этом нисколько не сомневаюсь, мисс Собески. Но все же…