Край земли. Затерянный рай

– Простите, а что говорит ваш друг? – насторожился американец. – Вы знаете что-то о нашей проблеме?

– То, что говорит мой друг, пока не столь важно, – ответил Михаил.

– Майкл! – вмешалась Собески. – Этот человек ищет пропавших друзей! Почему ты не хочешь сказать ему, что, возможно, одного из них нашли на том берегу?!

– Черт возьми, Оливия, говори сейчас по-русски, пожалуйста! – разозлился Крашенинников. – Мы не знаем этого человека. Не знаем этих людей! Все, что мы сейчас скажем, может иметь последствия!

– Господи, Майкл, я поверить не могу! – взмахнула руками Собески. – После того, как они с нами поступили, ты продолжаешь их защищать?!

– Проклятье, сейчас, когда между вооруженными ребятами, которые ненавидят американцев, и вооруженными американцами, планы которых нам вообще неизвестны, всего двадцать с небольшим километров Авачинской бухты! Я хочу защитить мир на этой земле и не ссать, черт возьми, на оголенные провода!

Оливия отшатнулась, вытаращив на него глаза и в недоумении разведя руками.

Михаил вздохнул:

– Прости, родная. Это было грубо.

– О да, черт возьми, это было грубо!

– Эй, друзья, я прошу прощения, – напомнил о себе смуглый здоровяк. – Насколько я понял, на противоположном берегу есть люди и они нашли какое-то тело? Уж простите, но ваш спор частично был на английском языке. И вам не о чем беспокоиться. Мы знаем, что там есть люди. Дымы от костров видны днем и ночью виден огонь. В хороший бинокль, конечно. А несколько наших людей вообще уверяли, что не так давно видели, как по этой бухте шел корабль. И не деревянный барк с парусом. А настоящий военный корабль. Честно говоря, я не склонен верить, пока сам не увижу. Вы позволите? – Он указал на зрительную трубу.

– Извините, но не позволю, – категорично заявил Крашенинников.

Американец вздохнул и потер блестящую бронзовую лысину. Затем уставился на Антонио, чья голова также не была богата растительностью. Если не считать аккуратную бородку с усами.

– Я как ты, приятель. Экономлю на шампуне, – подмигнул ему американец.

Квалья никак на это не отреагировал.

– Ладно, друзья, – кивнул незнакомец. – Это моя ошибка. Признаю. Мы просто не с того начали. Я должен был представиться. Так давайте дадим друг другу шанс, начнем все с начала, и этим началом будет простое знакомство. Я Рон Джонсон. – Сказав это, он протянул Крашенинникову здоровенную ладонь.

– Ты это имя только что придумал? – спросил Михаил, не ответив на рукопожатие.

– Да нет, просто так уж вышло, что оно выбито на моем жетоне, – засмеялся Джонсон и, сняв с шеи цепочку, протянул жетон.

Михаил осмотрел его и тут же вернул.

– Ну что ж. Я Михаил Крашенинников.

После этих слов Рон скорчил такую гримасу, что казалось, сейчас будет слышен скрип ржавых шестеренок.

Михаил не мог этого не заметить, и у него даже вырвался смешок:

– Впрочем, я понимаю, что американцу мое полное имя будет трудно произнести. Так что будет проще называть меня Майкл.

– Только если вы не возражаете, – вздохнул с облегчением и улыбнулся Джонсон.

– Антонио Квалья, – равнодушно кивнул американцу Тони.

– Оливия Собески, – представилась Оля.

– Очень приятно, очень приятно. Простите, мэм. Но я не мог не заметить, что вы превосходно говорите по-английски. Причем именно на американской версии этого языка…

– Я американка, – сухо ответила Собески, косясь на Михаила.

– Американка? – раскрыл рот от удивления Джонсон.

– Да-да, – снова взял инициативу в разговоре Михаил. – Она американка, а он итальянец. Русский здесь только я.

– Американка и итальянец? Но как они оказались здесь?

– Это очень давняя и долгая история. Гораздо важней и интересней, откуда здесь появились вы…

* * *

Он не сразу заметил, что между деревянной стенкой фотопроявочной будки Вишневского и стеной помещения тоже завалялась бумага. Собрав то, что проще, Цой сложил листы бумаги в три большие аккуратные стопки, придавив их сверху большими книжными томами, чтоб в следующий раз ворвавшийся в открытое окно ветер или сквозняк не разбросали эти листы. Только после этого Александр попытался извлечь то, что завалилось между двух стенок. Но оказалось, что сделать это не так просто. Рука в узкую щель не пролезла, а поддеть бумагу было нечем, она оказалась достаточно глубоко. Тогда Цой махнул рукой и вернулся за стол, к летописи. С трудом написав две строчки, он вздохнул, качая головой. Осознание того, что какая-то бумага лежит вот за той стенкой, не давало покоя и мешало сосредоточиться на тексте.

– Ну, твою-то мать, – жалобно простонал Александр и повторил попытку извлечь бумагу из щели. – Иди сюда… иди…