Край земли. Прогулка по Провинстауну

Летом улицы Провинстауна переполнены, как ярмарочные аллеи, и толпа состоит в основном из белых. Таков Кейп-Код — королевство европеоидов, и это один из самых проблемных его аспектов. В последнее время эта странность усилилась в связи с тем, что на лето стали привлекать ямайцев, в основном, чтобы они выполняли низкооплачиваемую кухонную работу, которой больше никто не готов заниматься. Некоторые ямайцы, приехавшие в Провинстаун на лето, теперь живут здесь круглый год, и кажется возможным — не кажется невозможным — следующее постепенное развитие событий: белые геи и лесбиянки, так долго бывшие бродягами и чужаками, теперь, как правило, владеют большинством предприятий и почти всей недвижимостью в городе, а ямайские иммигранты утверждаются как новое, маргинализованное, дерзко внедрившееся население.

Летним днем, среди прохожих и покупателей, в радиусе пятидесяти футов вполне возможно увидеть: толпу пожилых туристов, приехавших на день в экскурсионном автобусе или высадившихся с круизного лайнера, что встал на якорь в бухте; стайку мускулистых парней, направляющихся в спортзал; отпускных мать и отца, таскающих своих измученных нервных детей по магазинам; пару лесбиянок с таксой в радужном ошейнике; двух папаш-геев в чиносах и рубашках Izod, толкающих коляску с их приемной дочуркой; демонстративно татуированную девушку в дредах, которая работает в магазине курительных принадлежностей; мужчину, одетого — и весьма убедительно — под Селин Дион; пожилых женщин, спешащих по делам; нескольких гомосексуальных школьных учителей из разных частей страны, которые приезжают в Провинстаун каждый год, чтобы пожить пару недель без необходимости скрывать свою ориентацию; нескольких изможденных рыбаков, возвращающихся домой после смены, проведенной в лодке; биржевого трейдера в сандалиях за три сотни долларов, приехавшего на выходные из Нью-Йорка; а также группку бешеных местных ребятишек на скейтбордах, проверяющих, насколько близко они смогут подкатить к пешеходу, не сбив его при этом с ног: трюк, который обычно им удается — но не всегда.

После Дня труда толпы значительно редеют (хотя по праздничным выходным многие съезжаются вновь), и город постепенно вновь переходит оседлым жителям. Для тех, кто решил здесь обосноваться, Провинстаун — обедневшая мать, ласковая и любящая; старая распутная матушка, которая слишком многое пережила, чтобы ее шокировали привычки, приобретенные в большом мире, и которая поделится с вами всем, чем богата сама, хотя живет она скромно, и еды в эти дни в доме много не бывает. Круглогодичная работа здесь в дефиците, а та, что есть, как правило, отупляет. Летом большинство людей работает на двух или трех работах. Если ты работаешь в Провинстауне за зарплату, нет ничего необычного в том, что по утрам ты убираешь гостевой дом, затем час на отдых, а после — обслуживаешь столики до полуночи. Зимовать придется на сбережения и пособие по безработице.

Бессчетные множества как молодых, так и уже-не-молодых людей приехали сюда, чтобы сбежать от всего того, что больше не могли выносить, — зависимостей, бесперспективной работы или неутешительных любовных связей, какую бы сомнительную судьбу они себе ни уготовили, — или же просто передохнуть от своих относительно сносных жизней и провести какое-то время в покое. Люди часто перебираются сюда, исчерпав в других местах свое терпение, свою энергию или жадность. Женщина, которая делает рождественские витражи и продает их на ярмарке ремесел, когда-то была корпоративным адвокатом; мужчина, шлифующий свои стихи, а по вечерам работающий в ресторане, когда-то был торговым агентом. Классовая и статусная иерархии Провинстауна более подвижны, чем в привычном мире. Девушка, убиравшая с вашего стола после завтрака в ресторане, вечером сидит рядом с вами на вечеринке.

Хотя сохранять анонимность в Провинстауне так же трудно, как и в любом маленьком городке, это одно из тех мест на земле, где можно затеряться. Это американское Марокко, северная версия Нового Орлеана. Тогда как жители Провинстауна способны таить недовольство с олимпийским пафосом — ваши грехи могут простить, но забудут их едва ли, — в целом здесь правят доброжелательность и почтение к инаковости. Плохое поведение предосудительно, неординарность — нет. Трансженщина может стоять в очереди в продуктовом позади матери троих неуправляемых детей, пытающейся их приструнить, и никого это не удивит. Они обе покупают одни и те же кошачьи консервы и йогурты одной марки.