Край земли-2. Огонь и пепел

– Да потому что меня этому учили, Андрей. Меня учили закладывать диверсионные ядерные фугасы. Минировать ими шлюзы каналов, тоннели, побережье близ морских портов, дамбы, мосты, лесистые территории близ атомных станций… В таких зарядах предусмотрен детонатор, действие которого не остановить. Химический. Такой же, как у тебя в руках. Но меня учили минировать территорию врага. А Мише сказали привести в действие водородную бомбу в родном городе. У меня сильные сомнения, что ему дали бы фору в два часа. За два часа он бы тысячу раз подумал. Поднял бы тревогу. И, по крайней мере, часть авиации противника покинула бы Елизово до взрыва. Ему просто сказали, что у него будет два часа форы. Но ведь он не имеет ни малейшего понятия о подобных детонаторах. Андрей. Сколько там кислоты?

Жаров мрачно взглянул на майора:

– Она полная…

– Твою мать, – зло выдавил Александр.

– И что это меняет? – сказал вдруг Жаров, после недолгого молчания.

– Чего? Да ты в своем уме?! – крикнул Михаил.

– Да. В своем. Так или иначе, нам конец. Но если я вкручу эту капсулу, то и каннибалам тоже. Такой исход мне нравится больше. И… Ни наши люди, ни американцы не успеют ничего понять. Никто не будет мучиться. Все будет быстро. Никакой боли и страха…

– Прекрати нести эту чушь! – крикнул Цой и шагнул в сторону друга, но теперь пистолет был направлен на него.

– Не приближайся, Саня! – Одна рука Жарова сжимала ПМ, а другая торопливо выкручивала синюю заглушку из тела бомбы.

– Ты угрожаешь меня убить, если я помешаю тебе меня убить? Что за херня, Андрей? – поморщился Александр.

– У тебя еще есть время понять, что я поступаю правильно.

– А вот у тебя, похоже, не осталось мозгов, чтоб понять, что ты долбо…

– Все! Молчать всем! Молитесь, если хотите, но больше не говорите со мной!

Андрей уставился в зияющую пустоту открывшийся шахты для детонатора и замер. В мыслях вдруг бешеным калейдоскопом закружились образы, события, воспоминания. Он держал капсулу в паре дюймов он неизбежности массового уничтожения и не мог сдвинуться с места, завороженный тем зрелищем, которое вдруг подарило ему сознание. За мгновение он вспомнил множество разговоров с друзьями о том, до какой степени расчеловечивания должны были докатиться те мерзавцы, которые запустили маховик глобальной войны. Было ли в канувшем мире хоть что-то, что могло упредить их роковое решение? Он вспоминал потерянных друзей и родных. Вспоминал ту борьбу, что они вели когда-то против банд. Вспоминал казнь Чермета и его отлетевшую голову. От всей этой мешанины, что вдруг затмила решение привести адскую машину в действие, уже кружилась голова и пробирал озноб…

Крашенинников заметил странное состояние Жарова, будто он совсем выпал из реальности, и едва заметно, стараясь не шаркать подошвой по бетонному полу, стал медленно приближаться.

– Ты, правда, думаешь, что с двумя свежими пулевыми ранениями одолеешь меня раньше, чем я тебя застрелю, Миша? – послышался хриплый и какой-то замогильный голос Жарова. – Стой, где стоишь…

Михаил вздрогнул. Как вообще он заметил в таком состоянии?

Но Жаров, похоже, видел сейчас все. Он видел мертвую Кристину с ребенком, уцелевших вилючинцев, надеющихся выстоять и победить. Он видел, как все сплотились в битве за жизни тех, кто оказался в подводной лодке после цунами. Он видел и само всесокрушающее цунами и то, как мичман Самсонов, вопреки всему, смог вывести тральщик из стихии целым и невредимым. А еще он видел того странного человека с фотоаппаратом в руинах старого кинотеатра, за несколько дней до конца света. Видел, как они подростками играли в «квадрат», и яркую вспышку. Шум падающего вертолета, хлопок лопнувшего мяча и крики Никиты, когда на нем загорелась одежда. А потом уже взрослый Никита Вишневский, совсем недавно, произнес:

– Что может быть мужественней, чем сказать дьяволу – нет?

– Оля… – выдохнул Жаров, тряхнув головой. – Оля, ты, правда, беременна?

– Да, – тихо отозвалась Собески. – Это правда…

– Тогда уходи. И ты, Миша. Уходите. Садитесь в свою машину и…

– Андрей, это двенадцать мегатонн. И двадцать минут в лучшем случае, – возразил Крашенинников. – Мы просто не сможем… Да и как быть с остальными людьми?

Жаров зажмурился, чувствуя острую боль от того, в какой жуткой и неистовой схватке сейчас находятся его решимость и сомнения.

– Я не знаю, – простонал он. – Я не знаю, что мне делать.

– Тогда я скажу тебе, чего не делать, – подал голос Сапрыкин. – Отдай мне детонатор. Остановись.

– И тогда они победят…

– А вот с этим я бы поспорил.

– Тебе нечего предложить для победы над этими уродами, дядя Женя. Нечего…

– Отдай мне детонатор, Андрей. Если мы не найдем способ победить, то клянусь, я сам взорву эту бомбу, но только после того, как все наши люди и американцы будут далеко отсюда.

– И людям будет нечего есть, и негде жить… – Жаров распахнул глаза и уставился на дрожащую руку, сжимающую колбу с кислотой.

«Что может быть мужественней, чем сказать дьяволу – нет?» – пульсировал в голове голос Никиты Вишневского.