Край забытых богов[СИ]

Решительно двигаюсь вглубь леса, высматривая кусты погуще. Первый десяток шагов дался легко, и я даже успела подумать, что нет у меня больше никакой «водной зависимости». А потом в глазах как–то потемнело, ноги подкосились. Упала. На колени, рукой удалось удержаться. Постояла, пытаясь продышаться. Плохо. Надо уйти дальше, река опасна. Гром грохочет, уже не переставая, небо полыхает. Ветер неистовствует, раскачивая огромные деревья, пронизывая насквозь мою не самую теплую кофточку. А сил уйти — никаких. Правда, если пойдет дождь… он ведь сейчас пойдет, и сильный. И вода будет уже везде. И мне станет легче. Наверное. А пока — хотя бы до тех кустов.

Удается сделать еще три шага. Затем — ярчайшая вспышка перед глазами, оглушающий грохот, дрожь земли и боль — в самом сердце. Завораживающе медленно и абсолютно беззвучно падает огромное дерево. И даже странно, что не на меня, рядом. Его выворачиваемые из земли корни рвутся, словно тросы, и тоже беззвучно. И разлетаются куски обугленной, содранной ударом коры, и комья земли, растревоженной рвущимися корнями. И я еще ощущаю пару болезненных ударов. И отключаюсь.

Дождь шумит. Барабанят над головой капли, ударяя по толстой крыше, чуть дальше монотонно шепчет листва, выгибаясь под водными струями. Воздух полон свежести и влаги. Крыша? Крыша — это хорошо, значит, люди все–таки нашлись. Улыбаюсь, не открывая глаз. Вот только дырявая какая–то крыша, на плечо льет и льет. Пытаюсь немного сместиться, утыкаюсь лбом в какие–то ветки и открываю глаза.

Нет, не крыша. Всего лишь корни поваленного молнией дуба. Не помню, когда я под них заползла, но от дождя и ветра они спасали. Не сильно, конечно, но едва ли мне удалось бы найти что–то лучшее даже с ясной головой.

А сейчас… голова не болела. А если не шевелиться, так и вообще — хорошо. Сжавшись в комочек, прижавшись к самому нутру поваленного грозой дерева, смотрю, как стекает вода по стенкам образовавшейся ямы, как бежит она по оголившимся корням, очищая их от налипшей земли. Вон и камешек, застрявший в густом плетении древних корней, отмылся до белизны под этим ливнем.

Яркое пятно, мелькнувшее в вышине, заставляет вздрогнуть и поднять глаза. Вампирская машина глубокого малинового цвета медленно скользит над верхушками деревьев. Вернулся. Кто бы сомневался. Проветрился, взял себя в руки и вернулся. Вот только я возвращаться не собиралась. Сильнее сжалась в своем убежище, радуясь, что на мне нет ярких вещей. И его личных вещей тоже нет. Никаких вампирских заколочек. Что еще, кровь? «Твоя кровь во мне, моя кровь в тебе»… Он, вроде, говорил, что она растворяется. Несколько дней — и бесследно. Несколько дней у меня было. После храма он меня не пил, здоровье не позволяло… Оставалось последнее: помнит ли он, где именно меня оставил? И если нет, если, поддавшись эмоциям, он улетел, не оглянувшись, то район поисков значительно расширялся, а мои шансы росли.

Я не вернусь. И не найдусь. Никакого «Анхен, спаси меня». Спасусь сама. Без него. От него. Это не любовь, это плен. А я не хочу больше. Я устала.

Машина скрылась за горизонтом. Вот и прекрасно. Пусть летит. А я человек, я и пешком дойду. До других людей. До людей, похожих на меня. Не подчиняющихся воле «мудрых вампиров». Он мне не пара. А я ему. А влечение — это еще не любовь.

Капли катятся по коре, по листве, по корням. По щекам тоже, но это дождь. Протягиваю руку, освобождаю белеющий среди корней камень. И уже на ощупь понимаю, что это не камень. Слишком легкий, с очень вытянутым заостренным концом, торчащим, словно карандаш из округлого основания. В длину сантиметров 5, может 7. Кость? Чья? И форма какая–то… неправильная. Кручу находку в руках, оттираю налипшие кусочки земли. Действительно, кость. Вернее — вырезанная из кости фигурка. Вот этот острый вытянутый конец — птичья головка с треугольным клювом и длинная шея, переходящая в массивное, чуть продолговатое тельце, по его сторонам — округлые, весьма условные крылышки, распахнутые в полете. А внизу… хвостик? Или это сложенные вместе лапки? Забившаяся грязь не дает рассмотреть. Старательно оттираю, потом выковыриваю. Это петелька. В нижней части моей находки просверлена аккуратная круглая дырочка.

И это дырочка, петелька, в которую можно продеть шнурок и куда–то эту птичку повесить… привязать… пришить, окончательно убеждает меня, что мне не показалось, что эта вещь рукотворна. Это не игра природы. Это вырезали… сделали… Вот это множество полукруглых черточек на спине — они явно изображают перья, это не случайные царапины, слишком правильными рядами нанесены. А вот, на головке — глаза, а вот эта черта отделяет клюв.