Край забытых богов[СИ]

Сбежал. А я долго еще сидела, обхватив коленки, жалея, что вообще настояла на этом разговоре. Для Лоу он оказался слишком тяжел.

Он вернулся дня через три, беззаботный и свежий, утащил меня гулять и болтал исключительно о ерунде. К той теме мы больше не возвращались. Просто жили.

Глава 5. Земля

Лоу по–прежнему улетал и возвращался, я читала книги из его библиотеки, повествующие об иных обычаях и иной реальности, а ночами и сама блуждала в этих непонятных мне реальностях, потихоньку там осваиваясь, и все увереннее выбирая маршруты своего ночного «полета».

Вот только начинались они все равно от Анхена, И Лоу подтвердил, это был не просто сон. Я действительно видела его — там, где он был и таким, каким он был в тот момент. Мои способности, похоже, активировала птичка, тянула меня к себе, давала крылья, а потом отпускала на свободу. Но, даже зная, что могу уйти, порой я оставалась. И потому, едва ли все дело было лишь в древней костяной фигурке.

Анхен не чувствовал меня. Но, если честно, я и не пыталась больше до него докричаться. Просто тихонько сидела с ним, если он был один, или уходила, если бывал не один. Страшных сцен в подвале я больше не заставала, но, может, он просто перестал ходить туда по ночам?

Иногда в момент моего прихода он спал, и тогда я тихонько забиралась рядом, укутывала его своей тьмой, словно ненужным вампиру одеялом. Вдыхала его запах — колдовской запах темного сырого леса, почти ощущала гладкость его кожи, почти запутывалась в шелковой паутине волос. Почти забывала — почему я больше не с ним, почти хотела — воплотиться, прямо там, в его спальне, и остаться с ним навсегда. К счастью, подобного я не умела, а последние остатки разума, отчаянно сопротивляясь эмоциям, кричали, что кроме сильных чувств есть еще и реальность, в которой ему проще оказалось убить, а мне — пожелать умереть, чем просто жить с ним рядом, изо дня в день.

И тогда я уходила. К Лоу. Который охотно бродил со мной дорогами снов. Но никогда не позволял мне следить за ним, если в момент моего появления не спал. В отличие от Анхена, он чувствовал меня мгновенно. И с отечески–снисходительным «не хулигань!» выталкивал в свою любимую призрачную степь прежде, чем я успевала толком разглядеть, где он и с кем. Я не обижалась. В конце концов, он никогда не обещал делить со мной свою жизнь. Да мне, наверное, и самой бы не понравилось, если б я знала, что за мной подглядывают.

Там, в степи, среди пушистых метелок ковыля, белесых, словно седые кудри одного отсутствующего коэра, я впервые осмелилась подумать, что границ во сне нет, и хватит бегать от вампира к вампиру. Что я могу… хотя бы попробовать… попытаться… туда, за Бездну. Домой. Что я могу заглянуть домой.

В первый раз не получилось. Я слишком нервничала, слишком боялась, что не выйдет. И потому сбилась с мысли, потеряла нить, заплутала в бессмысленной фантасмагории обычного сновидения. И проснулась под утро усталая, издерганная, разочарованная в себе и своих способностях.

А на следующую ночь получилось. Вот только координаты я задала неправильно. Ведь я хотела «домой». А домом для меня всегда был Светлогорск, наша небольшая квартирка на втором этаже… Я ее нашла, ту квартирку. И оторопело глядела, не узнавая. Даже обои другие. Даже запах.

Как я могла забыть, они же переехали. И с отчаянным, беззвучным криком «мама!» я понеслась сквозь тьму — уже не к месту, но к человеку. К людям, которые были для меня самыми дорогими на свете. И нашла. На этот раз нашла.

У них был еще вечер, они не спали. Сидели на кухне, неторопливо ужинали, беседовали о делах истекшего дня. Мама, папа, Варька. Да, кухня была незнакомая, и имена, упоминавшиеся в разговоре, ни о чем мне не говорили, но это были они — мои родные, моя семья. Я не видела их год. В прошлом феврале я уезжала от них на семестр, а оказалось — навсегда. Я запрещала себе о них думать, запрещала вспоминать, ведь вернуться к ним невозможно. Но разве мыслимо их разлюбить?

Папа постарел. Резче обозначились морщины, сильнее проступила седина в волосах, ссутулились плечи. А главное, мне совсем не понравились его глаза. Они словно выцвели, поблекли. Будто все, о чем он рассказывает сейчас с оживленным видом, на самом деле ничуть ему не интересно.

А мама… мама не изменилась. И ее улыбка была такой же теплой и ласковой, как я ее помнила. Вот только улыбалась она сейчас не мне — Варьке. Ей — как мне, ей — словно мне. А Варька вытянулась. Повзрослела, во взгляде появилась уверенность. И лукавый блеск, и улыбка притаилась в уголках ее губ. Не сирота, но любимая дочь своих родителей.