Край забытых богов[СИ]

Пью. Глоток за глотком проталкиваю в себя отвратительную жижу. Если уж вампир может это пить и не морщиться, то и я смогу, уж на это силы еще остались.

— А ты нашел меня, будучи в том храме в Каэродэ, и прилетел сюда? Или переместился как–то между храмами? — решаю сменить тему, прежде чем он вновь начнет рассказывать мне, как я во всем не права.

— Нет, на машине прилетел. Через храм переместиться можно, но лишь сознанием. То есть в мире духов бы ты меня увидела, а вот в мире живых — уже нет. Так бы я тебя из транса не вывел.

Ну да, конечно, могла бы и догадаться. Не про транс, конечно, откуда? Но машина–то его вот стоит, я в ней переодевалась только что. Едва ли б он ее в ту водяную пещеру заволок.

— А храм — ты его зачем восстанавливал? Тебе приказали? Или ты сам?

— Приказать мне не могут, Ларис. У нас, знаешь ли, религия — дело очень частное. Но меня попросили.

— Владыка?

— Нет, конечно. Тут они с Анхеном похожи, им обоим глубочайше плевать. Аниары.

— Но они же тебя ненавидят! От твоего имени даже Дэлиата шипела и перекашивалась.

— Вот Дэлиата и позвала. Она не зря была Верховной аниарой. Она понимает, что недопустимо рушить храмы. Это поры земли, земля через них дышит. Разрушая их, мы корежим землю, причиняем ей боль. Мы искажаем энергетическое поле окружающей местности, что в будущем обернется болезнями всего живого. И только Древние му… мудрецы, фактически, способны загубить один мир, ничему не научиться, и продолжить тем же манером губить следующий!

— Мне показалось, или ты ругаешь сейчас своего прекрасного Нэри?

— Показалось. Я его хвалю, разумеется. Потому как мне делать больше нечего, кроме как ходить и восстанавливать все, что он умудрился в очередной раз сломать!

— А зачем тебе восстанавливать?

Он вздохнул, чуть сжал мои плечи, поцеловал в висок.

— Потому, что я здесь живу, Ларис. Да, я не здесь родился, я не местный. Но сейчас я живу здесь, и это моя земля. И мне больно, когда она страдает. И я не хочу, чтоб она умирала. И точно так же больно Дэлиате, и многим другим. И потому они позвали — а я пришел.

Киваю. Я ведь его не только о храме спрашивала, но он предпочел сделать вид, как будто не понял. Ну что ж, пусть. Можно поговорить и о храме.

— А его сложно было восстанавливать?

— Скорее — энергозатратно. Я вижу, что именно надо сделать. И как это сделать. Это не ребус. Просто для того, чтоб воздействовать на структуры тонкого мира, слиться с ними, чтоб они не воспринимали воздействие, как чужеродное, необходимо изменить собственную природу.

— То есть?

— Перестать быть вампиром. Перестать пить кровь, Ларис. Очиститься от чужеродной крови в организме. Иначе за пределы собственного «я» не выйти. И слиться с мирозданием не получится. Душа не взлетит.

Да, что–то такое мне уже говорили. Что кровь глушит их магию. Но… я так поняла, что они выбрали кровь, вернее — просто не смогли от нее отказаться, потому что без нее им не выжить. А магию всегда можно заменить технологиями.

— Перестать пить кровь? Разве это возможно?

— Увы, невозможно. Ты ведь не сможешь совсем не есть? Так и я не смогу. Но какое–то время продержаться в силах.

— Какое–то — это сколько?

— По–разному, смотря для чего. Ради храма пришлось голодать две недели, есть вещи попроще — там достаточно нескольких дней.

— Так ты поэтому — час сейчас пьешь? Ты голодный?.. — как–то даже отодвинуться захотелось. — А я тебе точно не в качестве пищи понадобилась?

Смеется.

— Я сейчас не то, что не хочу, Ларис, я даже и не могу. Мне сутки надо, чтобы в себя прийти. И для начала чего–нибудь значительно попроще, чем полноценная человечка.

Неполноценная. Из тех, что изуродованы с рождения, чтоб больше соответствовать вампирским нуждам. Молчу, разумеется. Анхена вспоминаю. Сколько он дней не ел тогда, три? И во что это вылилось?

— И что, любой может научиться вот так долго обходиться без крови?

— Не любой. Да и вредно это. Для здоровья. Кровь людей защищает нас от солнца, и если не пить ее регулярно, риск заболевания возрастает.

— А как же ты?

— Я коэр. Меня с раннего детства учили, готовили. Я всю жизнь тренируюсь обходиться без крови, у меня есть для этого силы, возможности. Есть цель, наконец. И поэтому то, что могу я, невозможно для любого другого.

Вспомнилась Сэнта. Как она долго–долго давилась чаем, а потом побежала запивать его свежей кровью… Вспомнилась… рубашка вдруг его вспомнилась. Белая, с кружавчиками. Которые оказались дорогущими вставками, преображающими как–то там солнечные лучи. Защита. Он вынужден отказываться от крови, и потому использует какие–то иные способы защиты. Даже те, в которые никто не верит, даже он сам, иначе бы он так легко мне ту рубашку не отдал. И он не сидит на солнце без одежды. Одевается сразу, едва из воды выходит. И сегодня — предпочел полететь мокрым, лишь бы не голым, и ведь точно не оттого, что наготы своей стесняется… А ведь скажи я ему об этом — посмеется и от всего откажется.

— Так вот ты почему сегодня такой.

— Какой? — он встает, выливает остатки чая из котелка на огонь, и огонь шипит, выпускает в ответ столб едкого дыма, но потухать и не думает.