Край непуганых

Я приподнялся, опустил ноги на пол. Часы на стене показывали четверть десятого. Необычное время пробуждения для меня похмельного. Обычно после бурной вечеринки я начинаю ворочаться уже в пять утра. Видимо, тут совсем другой воздух.

Я хмыкнул, посмотрел под ноги. Один только вид коньяка в бутылке примирял с действительностью, а уж когда я его пригубил (прямо из горла — чего нам, аристократам!), то на душе стало легче.

— Палыч! — крикнул я в пустоту комнаты.

Тишина. Ни движения. Только птицы за широко распахнутым окном напоминали о солнечном и теплом деньке.

— Политтехнолог, чтоб тебя!!!

Я прошел в первую спальню (мы их так и не успели распределить между собой). Обнаружил нерасправленную кровать и стерильную чистоту.

Заглянул во вторую. Та же картина.

В раздумьях тягостных я остановился посреди гостиной. Что произошло в клубе «Лагуна» после моего отключения от сети, можно было только догадываться. И хоть меня не очень заботило, чем Петровский сумел вызвать такую жгучую неприязнь аборигенов, лично мне он все же был необходим как единственный поводырь в новой реальности.

Свою куртку я обнаружил валяющейся у изголовья дивана. Я поднял ее, судорожно ощупал… хвала Вселенной, бумажник ютился во внутреннем кармане, и его содержимое подсказало мне, что ничего лишнего с меня в клубе не взяли! Не хватало всего полусотни рублей. Впрочем, я мог сильно не волноваться — все самое ценное и свои банковские карточки, единственные ключики к здешним замкам, я вчера предусмотрительно спрятал в сейфе.

— Так, ну и чего теперь? — произнес я вслух.

Вместо ответа раздался звонок телефона на тумбочке в прихожей. Звонок мерзкий, заставивший подпрыгнуть. Во всех гостиницах независимо от звездности почему-то ужасные телефонные аппараты.

— Алло? — сказал я в трубку.

— Господин Круглов? — вежливо, но не без ехидства, поинтересовался портье.

— С небольшой натяжкой, — пошутил я.

— Ээ… ммм…

— Я, я! Слушаю вас.

— Доброе утро. Вам звонок с городской линии. Соединять?

«Вот он, говнюк! Объявился!».

— Да, конечно, давайте.

В трубке раздался щелчок.

— Ну, и где носит твою задницу, гид несчастный! — почти радостно прокричал я, ожидая услышать извиняющееся блеяние Евгения Палыча. Но в трубке раздался совсем чужой голос. Низкий, неприятный.

— Слушай сюда, — не утруждая себя приветствием, сказал собеседник. — Если хочешь получить его задницу целой и невредимой, к вечеру принесешь деньги, куда тебе укажут. Иначе и его порвем, и тебе кранты. Уяснил?

— Эээ, что? Какие деньги?

— Какие нам должен твой приятель.

— А причем здесь, простите, я?

— А ты за него поручился, — хмыкнул человек.

Я проскрипел зубами.

— И что за деньги?

— Триста.

— Вы могли бы взять их вчера в бумажнике, пока я был в отключке. В чем проблемы?

— Ты не понял. — Человек взял небольшую паузу. — Триста тысяч.

Я потерял дар речи. Спина похолодела. А мой собеседник между тем закончил беседу ультиматумом:

— Запоминай место и время…

Я машинально протянул руку к левой подмышке — туда, где майор Косыгин, которого я изображал на экране, носил оружие.

Бутылка коньяка опустела. Я стоял на балконе и, выкуривая сигарету за сигаретой, грубо пререкался с внутренними демонами, которые принялись уговаривать меня заказать еще одну бутылку и немедленно ее выкушать.

Но не поддался я.

Триста тысяч! Помнится, Петровский называл сумму в триста рублей, но, видимо, это был долг перед «Лагуной» за обеды и ужины. Триста же тысяч он оказался должен каким-то другим людям, и вот об этой космической сумме подлец предпочел умолчать. Да еще и рискнул привести меня туда, где нас чуть не разорвали.

Как совершенно справедливо выразилась официантка Маринэ, он не бойскаут, он смертник.

Стоило ли спасать его после такой подставы? Триста штук — это около четверти моих нынешних сбережений, то есть с голоду не помру. Но это совершенно не означало, что я должен субсидировать местных якудза. С какой радости?! И неизвестно еще, в какую отчаянную авантюру вляпался Петровский. Да, этот мир очарователен в своем простодушии, но, как выяснилось, преступность здесь тоже имеется.

На карниз балкона присел воробей. Внимательно уставился на меня. Что-то чирикнул.

— Чего тебе?

Он еще раз чирикнул, не сводя с меня глаз-бусинок. Я вздохнул, затушил сигарету в пепельнице.

— Ничем не могу тебе помочь, пернатый. Мне бы кто помог.

Я вернулся в комнату, лег на диван, уставился в потолок. И кое-что вспомнил.

«Шоу Трумэна». Жизнь под колпаком. Вчера я отложил время необходимых размышлений на попозже, и вот это «попозже» наступило. Выход был только один.

Через полчаса я, заметно посвежевший, вышел из душа. Тут же с сожалением отметил, что не мог сказать того же о своем гардеробе. Вчера в баре на меня пролили пиво, пусть немного, но запах, что источала моя рубашка, совсем не походил на аромат «Хьюго Босса». Джинсы и куртка еще куда ни шло, но вот рубашка…