Край навылет

– Подозревала. Старалась не слишком много видеть. Я была слишком молода. Знала про электрохлыст, «самооборона», как он его объяснял. Люди звали его Шук, что на кекчи значит «скорпион». Я его любила. Должно быть, думала, будто смогу его спасти. А в конце так вышло, что Виндуст спас меня. – Максин ощущает странный зуд по краям мозга, словно онемевшая нога пытается вернуться к жизни. Все еще в периметре новобрачного блаженства, он украдкой выбирается из постели, делает то, что ему полагается делать в Гватемале, проскальзывает обратно, в худшие часы утра, прилаживает хуй свой к расщелинке ее задницы, как могла она не знать? В какую невинность могла по-прежнему верить?

Каждую ночь стрельба из автоматических винтовок, нерегулярные пульсации пламеокрашенного света над линией деревьев. Начали уходить селяне. Однажды утром Виндуст обнаружил, что контора, в которой он здесь работал, брошена и очищена от всего конфиденциального. Ни следа неолиберальной мерзоты, с которой он просочился в этот городок. Вероятно, ввиду мгновенного появления среди ночи недоброжелательных деревенских жителей с мачете. На перегородке его загончика кто-то написал помадой «SALSIPUEDES[140] ЕБАМАТЫ». За домом еще курилась 55-галлонная нефтяная бочка, полная пепла и обугленной бюрократии. Вокруг ни единого признака yanqui, что там про израильских и тайваньских наемников, с которыми они координировались, все вдруг собрались обратно в Незримое.

– Он дал мне где-то минуту на то, чтобы собрать сумку. Блузка, в которой я была у нас на свадьбе, какие-то семейные фотографии, носок с рулончиком кецалей, небольшой «СИГ-Зауэр».22-го калибра, с которым ему никогда не бывало удобно, поэтому он его навязал мне.

По карте мексиканская граница была недалеко, но хотя они сперва направились к побережью, подальше от гор, местность оказалась изнурительной, и встречались препятствия – армейские патрули, кровососы-особисты Кайбилов, guerrilleros, стрелявшие в гринго без предупреждения. В любой момент Виндуст мог бормотнуть:

– Тут закавыка, – и им приходилось прятаться. На это ушло много дней, но он наконец доставил их в Мексику живыми и здоровыми. Они выбрали шоссейную дорогу в Тапачуле и автобусами поехали на север. Однажды утром на автостанции в Уахаке они сидели под навесом из шестов и пальмовых листьев, и Виндуст вдруг опустился на одно колено и протянул Сьомаре кольцо, а на нем такой большой бриллиант, каких она раньше не видела.

– Что это?

– Я забыл подарить тебе обручальное кольцо.

Она его примерила, не подошло.

– Это ничего, – сказал он, – доедешь до D.F.[141], я хочу, чтобы ты его продала, – и вот только тогда, с этим «ешь», а не «ем», она поняла, что он уезжает. На прощанье Виндуст поцеловал ее и, отвернувшись от, вероятно, последнего акта милосердия в своем резюме, убрел с автостанции. К тому мигу, когда она подумала вскочить и побежать за ним, он уже пропал на трудных дорогах и в тяжком климате некой северной судьбы, от которой, думала она, ей удастся его защитить.

– Дурочка малолетняя. Его агентство позаботилось об аннулировании брака, нашло мне работу в конторе на Инсургентес-Сур, немного погодя я оказалась сама по себе, в том, чтобы за мной следить, больше не было ни интереса, ни выгоды, оказалось, что я все больше и больше работаю с группами беженцев и комитетами примирения, Уэуэтенанго по-прежнему на месте, война никуда и не думала уходить, совсем как в старой мексиканской шутке, de Guatemala a Guatepeor[142].

Они дошли до Фултоновской пристани. Манхэттен так близок, сегодня так ясен, однако тогда, 11 сентября, река была каким угодно барьером, только не метафизическим. Те, кто свидетельствовал событию отсюда, наблюдали, из безопасности, в которую больше не верили, ужас того дня, видели легионы травмированных душ, шедшие по мосту, все в пыли, смердящие разрушеньем, и дымом, и смертью, с пустыми глазами, в бегстве, в шоке. А смертельный султан все возносился.

– Не против, если мы пройдем по мосту обратно, к Нулевой Отметке?

Конечно. Тут у нас еще один гость Яблока, еще одна обязательная остановка. Или таков был замысел с самого начала, и Максин тут вертят, как оригинальной отливкой виниловой грампластинки?

– Опять это «мы», Сьомара.

– Вы там не бывали?

– После случившегося – нет. Сознательно избегала фактически. Теперь донесете на меня полиции патриотизма?

– Дело во мне. Это у меня одержимость.

Они снова на мосту, свободны так, насколько тебе вообще город это позволяет, между состояниями, ветер с зазубренным краем объявляет с гавани что-то темное, нависшее сейчас вдалеке над Джёрзи, не ночь покамест, что-то другое, на пути сюда, его притягивает словно бы вакуумом в истории недвижимости там, где раньше стоял Торговый центр, тащит за собой оптические трюки, прискорбный свет.