Край, где кончается радуга

— Тогда, насколько я понял, у вас это должно тем более приветствоваться и цениться.

— Наверное. По той же, видимо, причине всех безномерных стерилизуют.

— К-как?

— Мера предосторожности. Обычное дело, — Крейн вздохнул. — Есть Уложения. Не нами писанные. У научников самый строгий отбор, что ж вы думали, неподчиненность даже Управлению, полная секретность. А то бы наработали мы… Они, — поправился. — Они!

— Вы… тоскуете?

— Вам этого не понять, Человек, — непривычно жестко сказал Крейн.

Нет, отчего же, подумал Вест. Выбракованная ездовая собака бежит за нарами, пока ее не пристрелят, состарившаяся лошадь чахнет в деннике. А здесь — с рожденья. Господи, какая же пакость. Нет, если что-то надо делать, то что? Ведь действительно — это его мир и действительно его жизнь, а кто я — чужак, который еще ни в чем не разобрался. И что я могу сделать? И с кем?..

Кушетка скрипнула, и Вест заметил, что за столом чего-то не хватает. Ложка. Солонка. Тряпка. Он вдруг понял: не хватало Крейна. Огляделся — его нигде не было — и лишь собрался лезть под стол, как кушетка скрипнула вновь, и Крейн за столом появился.

— Как же… где же?

— На улице, — печально улыбнулся Крейн. — Даже со своей костылюшкой успел достичь перекрестка и вернуться. Или вы шутки хотели шутить с коэффициентом восемьдесят четыре?.. Ладно, — сказал он. — Мне периодически нужна бывает разрядка, простите. И давайте говорить о вас. Но я ничего не могу вам ни посоветовать, ни объяснить. Я даже представить себе не могу, откуда вы взялись. Ходят разные слухи, легенды, но я и их не знаю. Я только слышал об их существовании, причем откровенную чушь. Не знаю. Попробуйте перестроиться. Ваш мир… Он тоже совсем не рай, верно?

Вест покивал. Перестроиться. Это я и сам понимаю.

— Откуда вас знает Ткач по имени Наум? — спросил он. — Пятьдесят четвертый, если вам это что-нибудь говорит.

— Мне это ничего не говорит. А знают меня все. Я городской сумасшедший. Умный дурачок. Ха-ха. — Крейн помолчал. — Я старый. Мне сорок восемь лет, Вест. Оставайтесь, живите, сколько хотите, но не вербуйте меня в соратники. Вам ведь не просто недовольные нужны, а боевики. А мне осталось последнее — новые знания. Ваше появление еще — счастье. У меня же почти совсем чистый мозг, вы и представить себе не можете, до чего это отвратительно… Послушайте лучше вот это и скажите, есть ли у вас аналог. Девятый век до Разделения, философ Шейн. Слушайте!..

* * *

Вечерами, спасаясь от словоохотливой Марии, Вест сидел во дворе. Здесь во множестве валялись старые дощатые ящики — прибежище полудесятка кошек с котятами, клуб старух и привольная страна для детворы. Вест располагался поодаль, смотрел на них, смотрел на закаты — пасмурные и ясные, смотрел на одно — двухэтажные флигельки, составлявшие этот двор, и ни о чем не думал. И больше ни о чем не вспоминал. Не то чтобы запрещал себе — просто в прежней жизни он не оставил ничего такого, о чем стоило бы. Иногда он определял восток и смотрел туда поверх крыш с трубами. Там был Джутовый Квартал. Вест не ходил туда. Он никуда не ходил.

Сегодня Мария была в ночь, и Вест, не досмотрев, как закончится погоня за рыже-белым котом, потащился вниз. Он хотел навестить Свена.

— Ходют все, ходют, — пробасила старуха с усами и бакенбардами, когда он проходил мимо. Старуха была самая большая ведьма из всех них.

— А на Одиннадцатой промпункт обобрали, — радостно сообщила старуха в беретике. — Дочиста вымели.

Другие старухи не заволновались от такого сообщения, и Вест понял, что говорилось для него. Он не обернулся.

— Ить одних стеганок теплых сотни две уволокли!

— Ботинок сто пар!

— Сто пятьдесят!

Вест покосился на свои ноги. Крейн дал ему поношенные бутсы. Очень они были прочные, сносу не знающие, прекрасной кожи и — меньше на два номера. Он передвигался, как японская аристократка.

— Ходют все…

В дверях он все же оглянулся. Старые карги беззубые раззявились на него. Рыже-белый кот повержен удачным кирпичом и несом на расправу юному Литейщику, дворовому заводиле. Чуя судьбу, кот орет.

Вест стал спускаться к дверям в каморки Крейна и Марии. Позавчера Вест нашел в углу двора полуобгоревший кошачий трупик, вытянуто прикрученный к длинной палке проволокой. По клочкам недопаленной шерсти на кончике хвоста он узнал дымчатую кошечку, которую видел ежевечерне, охорашивающуюся около дыры в стене. Кошечка вскоре должна была окотиться. Сейчас голая, полопавшаяся розовая кожа отдавала свиным блеском и была прикопчена, как получается от долгого держания над очень слабым огнем. Вест посмотрел на испекшиеся, вылезшие глаза кошечки и перешагнул через трупик. Что, назовем это элементарной детской жестокостью. Посчитаем это имеющим место и где-то даже закономерным. Пока имеющим место. К сожалению, имеющим место. Не закономерным.

Закуток Свена отгораживался шифоньером и спинкой кровати с шарами. Свен опять разложил свои коробочки на откидной доске.

— Рита приходила, — сказал он, услышав Веста.

— Ну и что? — сказал Вест.

— Ты пришел со мной говорить или ты пришел меня повидать?

— Я пришел то и другое, — сказал Вест.