Край

Он осторожно выбрался из-под одеяла и отправился на кухню готовить примитивный завтрак из яичницы и кофе.

– Ты уже проснулся? – пробормотала сонным голосом Маринка ему вслед, не открывая глаз.

– Спи, еще рано. Мне надо к докладу подготовиться.

Она промычала «Хорошо!» и снова заснула.

Платону нравилось ее сочное фигуристое тело, и в постели она скакала дай боже, демонстрируя такую страсть и фантазию, что ему порой становилось неловко. Но за пределами физической любви их интересы почти не пересекались. Даже совместные посещения общественных мест и культурных мероприятий служили лишь затянутой подготовкой к страстному вечеру.

Марину оправдывало то, что она ничего не требовала и вполне удовлетворялась еженедельной «ночью любви и секса» с пятницы на субботу, за исключением красных дней календаря. Более того, Платону казалось, что она нуждалась в разрядке больше него.

Он отчетливо понял, что ему позарез нужна Лизка, отобранная у него проклятым Тальбергом, будь он не ладен. В самом деле, не может же она всерьез любить этого неудачника в растянутом свитере, воспитывающего чужую дочь.

Пока на сковороде потрескивала остывающая яичница с сосиской, нарезанной кружочками, Платон разложил перед собой листочки с речью и просмотрел от начала и до конца, делая заметки по тексту простым карандашом. Он переставлял местами слова, зачеркивал, стирал красно-синим ластиком. «Надо бороться с перфекционизмом», подумал Платон. Чем тщательней он вчитывался, тем больше находил неудачных мест и спорных сентенций. Но чем больше вносилось исправлений, тем меньше нравился результат. Он сгреб документы в стопку и сложил в скоросшиватель, решив оставить как есть.

Платон вспомнил о яичнице и принялся завтракать, вилкой отделив половину для Маринки. Когда он поел и допивал кофе, на кухню, пятерней расчесывая взлохмаченные волосы, приковыляла Марина в белой Платоновой футболке, которую без спросу экспроприировала еще в первое утро. Она не совсем проснулась и сонно моргала.

– Я на запах пришла, – она села рядом с Платоном. – Так приятно.

– Это всего лишь яичница.

– Без разницы, – она разрезала сосиску вилкой, – тут важен факт того, что приготовила не я. Андрей тоже до свадьбы готовил, а потом – все, закрылась лавочка.

Платон вспомнил собственную безрадостную семейную жизнь, которую поклялся забыть как страшный сон. Выглянул в окно и заметил, что к подъезду подкатывает служебный автомобиль.

– Пора бежать, – сказал он Марине, мечтательно допивавшей чай. – Ключи у тебя есть.

Когда Платон появился в приемной, Валентина суетилась, как ужаленная, перебирала разноцветные бумажки и трясущимися руками перекладывала папки одна на другую, а потом в обратном порядке. Телефонная трубка раскалилась от звонков и подпрыгивала на «рожках», но ее не спешили поднимать.

– Демидович ждет, – сообщила она, едва увидев его на пороге и пребывая в состоянии, близком к предынфарктному. – Уже пять раз спрашивал, где ты.

– И вам здравствуйте, – Платон не разделял паники.

– Здравствуй, – запоздало поприветствовала Валентина. – Прости, поздороваться забыла. С утра на взводе, ты же знаешь, какой Демидович противный, когда на нервах. Кого хочешь достанет, каждые пять минут приходит и что-то требует. Не знаю, за что хвататься.

– Спокойно, без паники, – Платон, не снимая верхней одежды, прошел к Демидовичу.

Котов стоял перед зеркалом и щурился в отражение, зачесывая синей расческой на затылок копну седых волос. Он покачивался, подставляя по очереди щеки, словно после бритья. Проверил, все ли пуговицы застегнуты – он предпочитал большие с четырьмя дырочками – и, удовлетворенный внешним обликом, повернулся к Платону.

– Добрый день, Платоша, – он пошел навстречу с вытянутой для пожатия рукой. – Заждался тебя.

– Точно вовремя, как договаривались, – Платон ответил на приветствие и уселся за стол для гостей. – У вас, кстати, время неправильно показывает, – добавил он, поглядев на стрелки настенных часов. – Спешат на четверть часа.

– Да знаю я, – махнул рукой Демидович. – Это специально, чтобы не опаздывать.

Платон покопался во внутренностях портфеля, вынул из скоросшивателя пачку бумаг и протянул со словами:

– Ваша речь. Окончательный вариант.

Вручая папку, почувствовал характерный аромат.

– Иван Демидович, – сказал с упреком, пряча брезгливость.

– Молчи, – Котов изобразил суровость. – Я капельку для куражу принял. Маленькая рюмочка, запах один.

Платон неодобрительно покачал головой. Демидович полистал бумаги с текстом официального обращения к гражданам по поводу старта новой программы вывода региона из кризиса. Программа предусматривала ряд мероприятий, против половины из которых Платон категорически возражал, но Котову удалось настоять на их включении в список. Пресс-конференция планировалась совместная с Лужиным.

– Как у тебя с институтом дела обстоят? – спросил Демидович, пробегая по подчеркнутым строчкам бугристым стариковским пальцем.