Край

То тут, то там пробивалась зеленая травка, и в воздухе пахло настоящей весной, которую разносил прохладный, но уже не ледяной, весенний ветер.

– Не могли бы вы позаниматься со мной дополнительно? – тихо попросила Ольга, отводя глаза. Она почти шептала, и Тоцкий едва расслышал.

– Барашкова. Говоря начистоту, не уверен, что тебе помогут дополнительные занятия. Не твое оно. Тебе куда-нибудь на филфак надо, склонность наблюдается и способности имеются.

Ольга смутилась, вспомнив о стихотворении, вложенном в контрольную работу, но сдаваться не собиралась:

– Я в университет поступать хочу. Один из вступительных экзаменов – математика.

– Тогда тебе, Барашкова, поможет только чудо, – Тоцкий почувствовал, что перегнул палку с категоричностью. Как сказал бы Иван Иванович, непедагогично пресекать на корню стремления учеников.

– Сергей Сергеевич, – взмолилась Ольга, чуть не плача. – Это же не бесплатно. Заплачу, сколько нужно.

«Деньги бы не помешали, – подумал Тоцкий, – но на занятиях с Барашковой сильно не разбогатеешь».

Она на ходу умудрялась смотреть таким жалобным взглядом, что он сдался и из жалости согласился.

– Хорошо, давай попробуем, но результат гарантировать не могу. Заниматься будем в школе после уроков, – он вспомнил Зою Павловну. Она обязательно их выследит и начнет задавать мерзкие вопросы, на которые не хотелось бы отвечать. – Нет, лучше у меня на дому.

Ольга снова уверенно посмотрела в глаза Тоцкому, осознавшему, что им манипулируют, причем успешно. Жалобность и неуверенность в одночасье пропали без следа.

– Спасибо, Сергей Сергеевич!

Слишком тонкая ручка глубоко врезалась в пальцы, и Тоцкий приостановился, беря пакет поудобнее. Ольга с блестящими от радости зрачками уставилась на него, и он впервые осознал, что у Барашковой зеленые глаза, причем радужка выглядела полупрозрачной, отчего казалось, что она смотрит насквозь.

– Можно личный вопрос? – не сдержал он любопытства.

– Конечно, – разрешила она.

– Кто этот Сережа из стихотворения?

Она замялась и покрылась румянцем.

– Мальчик с соседнего двора. Он, кстати, тоже математикой увлекается.

ГЛАВА V. Краенитовая пыль

19.

Платон слюнявил палец и с чувством, с толком, с расстановкой листал отчеты из бесполезной кипы бумаг, сваленной в углу. Его уже тошнило копаться в косноязычных документах, изобилующих ошибками. Умные образованные люди оказались не в состоянии совладать даже с падежами и писали несусветную чушь.

На вторую половину дня планировалась встреча с Лужиным, последние двенадцать лет бессменно возглавлявшим администрацию Лоскутовского района. Он принадлежал к поколению Демидовича, поэтому Платон иллюзий касательно плодотворного сотрудничества не питал. По его мнению, Лужин изрядно засиделся.

– Не смотри на возраст, старая гвардия еще покажет, где раки зимуют, – не соглашался Демидович. – Что ж ты, не зная человека, отправляешь в утиль?

– Что хорошего он за двенадцать лет сделал для региона?

– Посмотрел бы я на тебя на его месте. А еще ты не понимаешь значение лояльности.

По радио передавали музыку вперемешку с выпусками новостей. Мелодии поднимали настроение и придавали бодрости, побуждая постукивать в такт карандашом, а вот громкий самоуверенный голос диктора сбивал с мысли. На шестой провальной попытке прочитать одну паршивую страницу Платон не выдержал и выключил приемник.

Он безрезультатно порывался сосредоточиться на ускользающих цифрах, таращился на бумажки, тщетно силясь заставить шестеренки в мозгу вращаться быстрее.

Дни последовательно сменяли друг друга, а он ни на шаг не приблизился к Тальбергу и, что самое неприятное, отчаялся угадать верное направление для дальнейших раскопок. В поисках доступа к прямому управлению в НИИ месяц корпел над циферками, но, исключая всякие мелочи, не выяснил ровным счетом ничего.

С отчетами по группе Тальберга ситуация обстояла еще хуже. По всему выходило, что он святой и работает не столько ради финансового благополучия, сколько для собственного удовольствия. Хобби у человека, так сказать. Более того, расходы на группу за последние годы только снижались.

Не ткнешь пальцем и в отсутствие результатов – вот она, пресловутая установка, гудит, пыхтит, краенит дольками нарезает. Платона раздражало собственное бессилие. Фантазия исчерпалась, мысли протухли, хотелось выплеснуть негатив и устроить отчетам аутодафе в лучших традициях забугорной инквизиции.

В приемной поднялся шум. Нетрезвый голос тщился что-то громко объяснить Валентине, а она не сдавалась и грозно просила покинуть помещение до появления охраны. Платон решил прийти на выручку и выглянул в приемную.

Над Валентиной нависал мужик в кепке-пирожке и покачивался, словно моряк после двухгодичной кругосветной экспедиции. Платон распознал знакомые оттопыренные уши цвета недозрелой малины.

Владелец кепки обернулся на звук и расплылся в улыбке. Пахнуло перегаром.

– Иваныч! Ты? – обрадовался Васька Пепел, заметив Платона.