Крадущие совесть

Их судили, конечно. И бухгалтеров, и доярку – мать троих детей. Добавлю, что муж Людмилы после этого горько запил и в день моего приезда в хозяйство умер.

Не знаю, быть может, это обстоятельство – трагедия уже этой семьи и заставила меня отказаться от устоявшегося стереотипа в обличении пьяниц и пьянства, по которому мы чаще всего возлагаем вину непосредственно на самих опустившихся. Ведь как он удобен, этот стереотип! Поставь его, и пьянство уже – не явление, а частный случай, осудить который помогут тебе даже те, кто не имеет морального права судить, но делают это по праву занимаемой должности. А между прочим, у Заикиных и Антоновых и глаза есть, и уши, и душа человеческая. Им тоже хочется, чтобы все вокруг были порядочны и хорошо делали дело свое, а главное – к людям по-людски относились.

Сижу на табуретке, на кухне, перед М.Е.Антоновым, отцом братьев, совхозным механизатором. Оставив кастрюлю (Михаил Егорович сам готовит, держит еще и живность, за огородом и садом следит – словом, кормит себя полностью), хозяин дома, не привыкший к таким разговорам, рассказывает невпопад о себе.

– А с чего началось все? Поехал на тракторе. Матери дров привезти. И тут сосед, пастух. Подвези, да подвези. Взял в кабину. В поле вижу – зоотехник. Он не наш, из приезжих. Что там у него с пастухом было до этого – откуда мне знать. Только вытащил соседа из машины моей и давай бить ногами. А потом на меня кинулся. Здоров, вражина, да еще пьяный…Я сознание потерял. Очнулся – темно. Трактор работает, рядом сосед лежит, мертвый. А у меня – это уже в больнице сказали – восемь ребер сломанных…

«Так-так, – кивает головой местный житель Иван Евдокимович Яночкин. – Судили потом зоотехника».

Михаил Егорович встает из-за стола: надо напоить, накормить скотину да снова на работу идти, а я почему-то думаю: чего это он не назовет ни имени, ни фамилии зоотехника? Спрашиваю – вяло машет рукой:

– Этого брата, знаешь, сколько сменилось у нас. Упомнишь всех… – И вдруг совсем о другом: – А ребят я плохому не учил, говорил, что пить надо только дома.

Горечь, жалость и досада одновременно нахлынули на меня.

«С приходом на землю людей, не болеющих за нее, и пошло падение нравов деревни». Это опять говорил Яночкин. И какие слова! Ведь и впрямь, чтобы у людей было «общественное лицо», потеря которого, по очень верному наблюдению нынешнего секретаря парткома, чревата пьянством, людям необходима общая цель, одинаково волнующая как рядового работника, так и руководителя. И, кстати, в таком случае уже не играет роли: со стороны руководитель или свой, здешний. Если прирос к этой земле душой, проникся поистине заботами и болями ее, его поймут, ему поверят и пойдут за ним.

– Как мы работали! До мозолей на пятках крутились, – вспомнил один из послевоенных председателей колхоза, вошедшего затем в нынешний совхоз «Багратионовский», Иван Павлович Романенко. – Утром дашь задание – вечером примешь дело. Каждую бабку льна, бывало, пересчитаешь. Контроль был. Не то, что сейчас…

И опять верно! Чтобы знал человек: он и его работа необходимы и на виду. Не скажешь тогда: «А мне – больше всех надо?»

Как часто мы сетуем по поводу неэффективности борьбы с пьянством. Но ведь логика борьбы, не мною сказано, предполагает другую сторону, более сильную, которая надежно противостоит любителям спиртного. Противостоит не только укоряющим или просвещающим словом, а прежде всего собственным примером. И тут первый спрос, наверное, должен быть с тех, кто облечен особым доверием, отмечен служебным положением. Ничто так не оправдывает и не развращает коллектив, как дурной пример руководителя.

Не скрою, мне трудно было говорить с братьями Антоновыми, потому как первое, что сказали они: «У нас все пьют».

Кто не слышал этой всеобъясняющей и всепрощающей фразы! Но в последнее время рядом с ней все чаще мелькает другая: «Пьянство – без войны война». Насколько верна подобная оценка, судить не берусь, но если принять эту формулу, то соответственно ей должны быть и меры – особые, военные. Нельзя же тушить пожар, разбрасывая или оставляя головешки среди строений, а уж тем более подливая масла в огонь.

«Ребят я плохому не учил, говорил, что пить надо только дома»… Горькую улыбку вызывают эти наивные слова Антонова-старшего. Где это видано, чтобы война касалась лишь дома? И правы женщины, говорившие в сельсовете: «Беду только миром одолеть можно». И предлагали закрепить за за каждым пьяницей трезвого человека, коммуниста. Я глянул на секретаря парткома Белозерова – Александр Васильевич отвел глаза в сторону. Где уж там, если среди механизаторов здесь нет ни одного члена партии.

А боевой комсомол? Вот кому бы за трезвость в деревне взяться! Да со всей душей, как когда-то в годы переустройства крестьянского быта.

– Да у нас их, комсомольцев, и всего-то семь человек, – говорит секретарь парткома.

Замечаю, что встречал по селу гораздо большее число молодежи. Спросил одного: «Комсомолец?» «Нет, – ответил тот, – после армии на учет не встал и выбыл». И знаете, кто это был? Заведующий местным клубом.