Крабат

— Сейчас. Минута — и стану похожей на человека… Ты, Кай, конечно же, голодный, но самому тебе готовить лень. В кафе, что на углу, я тебя не отпущу, там ужасно. Лучше сделаю тебе яичницу. Тебе, как обычно: один глазок разбить, один оставить?

Мареку стало стыдно, но в кафе с поэтическим названием «Утренняя страна» кормили и в самом деле плохо, хуже некуда.

— Один оставить, да. А кофе я приготовлю сам.

Чаще всего они так и завтракали — вдвоем. У плиты возилась Герда, если же нет, то накрывала на стол и мыла посуду. Но в те редкие дни, когда в Берлин приезжала ОНА, девочка заявляла, что готовить разучилась, а где находится кухня, не помнит. Жена смеялась — и заказывала еду в ближайшем ресторане.

Однажды, после очередного ЕЕ отъезда, Герда долго молчала, а потом спросила шепотом:

— Кай! А может, я маме не нужна?

Первый раз на его памяти Снежная Королева лишилась своего титула.

* * *

Яичница удалась на славу, а вот кофе выпить так и не пришлось. Марек успел лишь поставить медную турецкую джезву на огонь, чтобы дать ей немного прогреться. Воды пока не наливал. Настоящий кофе готовится не спеша, вдумчиво…

— Наверно, соседи, — рассудила Герда, услыхав трель электрического звонка. — Ты не отвлекайся, я открою.

Он чуть было не согласился, но пальцы, державшие джезву, внезапно дрогнули. Он только успел приехать, и часа не прошло. Но если его увидели в окно и позвонили по телефону — те же соседи, к примеру, — нежданным гостям самое время появиться.

«Крабат!.. Кра-а-абат!..»

— Я сам. Не выходи пока, будь здесь.

Поставил джезву на стол, снял фартук, подмигнул девочке.

«Крабат!.. Иди в Шварцкольм на мельницу!»

Спрашивать «кто?» не стал. Черного хода в квартире нет, а из окна не выпрыгнешь. Хоть и второй этаж, а высоко. И он не один.

Открыл.

Попятился.

— Это ты так в гости приглашаешь? — засмеялся тот, кто стоял за порогом.

И подмигнул.

2

— Смотри-смотри! — выдохнул Хинтерштойсер. — Да погляди же ты!..

Не выдержав, ухватил друга Тони за плечо, тряхнул от души. Тот с явной неохотой оторвал взгляд от газеты.

— Что?

На этот раз и слов не нашлось. Андреас молча ткнул пальцем прямиком в открытое окно купе. Курц, взглянув недоуменно, пожал плечами.

— Боденское озеро, едем по расписанию. Думал, заблудились?

Хинтерштойсер открыл рот… Закрыл. Наконец ухватил-таки нужное слово за хвост.

— Г-горы! Там!..

Там — за озерной ширью. Каменистый неровный берег, белые барашки волн, неспокойная водная гладь, серо-зеленая у берега и темная, почти до черноты, вдали. А за всем этим — многоглавая гряда, увенчанная белыми шапками.

Альпы.

— Дальше, за ними… Эйгер там! Понимаешь?

Курц положил газету на столик, улыбнулся:

— Ну, не совсем за ними. Андреас, ты что, гор не видел?

— О-о! — встрепенулась их соседка, полная румяная дама весьма преклонных лет. — Молодые люди первый раз в Швейцарии? Как я вам завидую!..

Молодые люди переглянулись.

— Не первый, майне фрау, — как можно вежливее пояснил Хинтерштойсер. — Но очень соскучились.

И вновь вцепился взглядом в белые ледяные вершины, все еще не решаясь поверить. Неужели вырвались?

…Вырвались, вырвались, вырвались! Эйгер, Норванд, Стена!..

— В Швейцарии, господа, вам непременно следует пройти курс в кефирном санатории, — рассудила дама. — Уж извините, но в прежние годы быть столь худыми, как вы, считалось моветоном. А весь секрет — в правильном пищеварении.

Андреас попытался ущипнуть себя за живот и разочарованно вздохнул.

— …Настоящий мужчина должен быть толст и усат, господа! Кстати, лучший кефир здесь, чтобы вы знали, в Шлейдеке. Такой милый городок! Я, правда, не была там уже лет сорок…

Вслед за этим последовало предложение вместе посетить вагон-ресторан, дабы не пропустить время обеда. Не найдя понимания, дама взглянула на приятелей с горькой укоризной.

— Я бы сказала, что вы, господа, похожи на анархистов, но в наше цивилизованное время даже они правильно питаются!..

И отбыла, прошелестев юбками. Тони, проводив ее взглядом, взял со столика газету — утренний выпуск «Suddeutsche Zeitung», приобретенный в киоске перед самой границей.

— Не хотел при ней. Слушай новости!..

— Про политику — не хочу! — отрезал Хинтерштойсер. — Шли бы они все!..

На душе скребли кошки — про Фрауэнфельд приятелю он так и не рассказал. Да и что это изменит? Все и так на виду, никаких газет не надо. Пока ехали, насмотрелись на военные эшелоны чуть ли не на каждой станции. Из репродукторов марши гремят, а между ними то «Судеты», то «Австрия», хоть уши затыкай. Про Швейцарию пока вроде бы молчок…

— Ну и зря. Хорошо, что мы с тобой до Берна едем. В Цюрих бы не пустили, там какая-то крупная заваруха. Вроде бы над ратушей знамя со свастикой подняли. Кажется, и в Швейцарии начинается[48].

Выходит, уже и не молчок…

— Обещанная фюрером «германская весна» плавно перетекает в одноименное лето. А французы и русские, между прочим, уже подтягивают войска к границе…

— Не хочу! — мотнул головой Андреас. — Мы для того и сбежали, чтобы об этом не думать. Про Эйгер что пишут?

Тони взглянул удивленно: