Крабат

Ah, gostinica moja, ah, gostinica!
Na krovat' prisjadu ja — ty podvinesh'sja…[90]

Она почувствовала. Уже возле самого номера, почти на пороге, остановилась, взглянула в глаза:

— Если что-то не так, Отомар, любовь моя, уходи. Я не обижусь, ты все равно — лучшее, что со мной случилось в жизни. Ты старше, ты умнее. Решай за нас двоих.

Он хотел ответить, но утонул в синем омуте.

х х х

— Знаешь, Отомар, только сейчас начала соображать. Вышибает, посильнее затяжного прыжка! А раз уж начала… Ты мне все-таки не веришь?

— Почему? Не спросил, откуда тебе известно мое имя? Не хочу знать, Вероника. Мы — солдаты разных армий.

— Это правда, любовь моя. Ты антифашист, я присягала фюреру. Но если ты решишь, Отомар, что меня к тебе приставили, что я тебя предала… Мне незачем станет жить. Просто — незачем… Не смей ничего отвечать, Отомар! Есть вещи, которые не обсуждают.

— Иногда мне кажется, что Герда права, и ты — с какой-то другой планеты, где живут прекрасные синеглазые ящерицы — и очень игривые волчицы.

— Очень неумелые волчицы. Приходится быть ведомой, старое правило: «Делай, как я!» Буду стараться, Отомар… Намек я поняла, но о «Бегущих с волками» больше ничего не скажу. Я зажгла маяк, остальное зависит только от тебя… Однако кое в чем другом отчитаюсь. В Берне меня должны были встретить на вокзале и увезти подальше. Встретили, но передали совсем другой приказ — и ключ от камеры хранения. Там меня ждал марсианский летательный ранец и письмо от мамы. Не удивляйся, Отомар, она мой командир. Мне велено остаться здесь, в Швейцарии, — до нового приказа. Мама написала и о тебе, Отомар Шадовиц, советовала верить во всем. Как видишь, я поверила! А кто рассказал ей — Геринг, твой знакомый из СД, кто-то еще — не знаю. Вот вся правда! А сейчас, мой Отомар, можешь делать с пилотом-испытателем первой эскадрильи «Врил», что пожелаешь… Кстати, у тебя опять сигарета погасла.

х х х

Они целовались возле темного окна, сбросив уже ненужные простыни, когда ночь внезапно исчезла, пронзенная лучами автомобильных фар. Резкий голос клаксона. Одна машина, вторая, третья, четвертая…

Марек Шадов даже не оглянулся. Приехавший за полночь Геббельс Колченогий того не стоил.

Глава 11 ДЕНЬ КОЛЧЕНОГОГО

_{Мякиш. — «Рампа» — Под душ! — Мир для нынешнего поколения. — Сколько лет Герде. — Сестричка Лавина. — Сорванец в кепи. — Шлейдек, кефирный город. — Дуви-ду дуви-дуви-ди! — Помогли тебе твои марсиане? — Все в сборе. — Южная стена.}

1

Именующий себя Теофилом-Боголюбцем, Мастером, иногда Мельником, все-таки сумел подстеречь в эту ночь неприятеля своего, Крабата. День Мастеру Теофилу не подвластен, равно как и отринувшая его в давние годы явь, но есть еще сон, время вне времени, когда человек доступен Врагу. Теофил терпеливо ждал, но и дождавшись, долго не мог подойти к Метеору. Отомар Шадовиц, заснувший ненадолго на третьем этаже Северного корпуса отеля «Des Alpes», был под надежной стражей. Его обнимала девушка с белыми крыльями, и волчьи тени неслышно скользили вдоль незримого огненного кола. Теофил оказался бессилен переступить черту, слишком сильна была любовь Небесной Вероники. Когда же Метеор, прорвав покрывало сна, вернулся в явь, Мастер отступил, но недалеко и ненадолго. Ночь Колченого еще не закончилась.

Мастер дождался. Марек Шадов вновь уснул за час до рассвета, но уже в своем номере в главном корпусе отеля. Здесь он стал наконец-то доступен. Душа Крабата была неспокойна, волшебство же маленькой девочки из сказки Ганса Христиана Андерсена оказалось слишком нестойким. Теофил растоптал ее защитный круг и, подступив ближе, возложил костлявую длань на плечо сына Небесного Камня.

— Крабат!.. Кра-а-абат!!!

х х х

— Кра-а-абат! Час настал, Кра-а-абат!..

Он проснулся, сразу, рывком, готовый к бою на тверди реального мира, но явь выскользнула из-под ног. Гостиничный номер исчез, не стало и призрачной мельницы. Перед ним расстилалась неровная каменистая равнина, освещенная багровой предрассветной луной.

— Сколько можно убегать, Крабат? Век? Два?

На Мастере Теофиле камзол с потертым шитьем, старая треуголка, тяжелая трость в левой руке. Таким его видели на Рождество, в этом убранстве и похоронили его испепеленную плоть, закопав забитую осиной домовину на ближайшем перекрестке неподалеку от Шварцкольма.

— Мир не слишком велик, Крабат, и слишком тесен для нас двоих.

Метеор, сын Небесного Камня, не ведал страха, но умел удивляться. Взглянул в пустые глазницы, улыбнулся — прямо в желтый оскал.

— Но почему сейчас, старый скелет? Я никуда не убегал, я жил, умирал и вновь рождался на родной сорбской земле, в нашем вечном Лужицком крае. Это ты, Teufel-оборотень, прятался в своем гробу. Решил, что нынче твое время?