Козьма Прутков и его друзья

«Обдумав сюжет, мы разделили всю пьесу на явления и распределили их между собой. Однако дело не обошлось без затруднений. Представьте, что во время считки два

явления, из которых одно принадлежало Толстому, а другое — мне, оказались неудобными для постановки. Вы помните, конечно, в «Фантазии» «маленький антракт», когда сцена остается несколько времени пуста, набегают тучи, гроза, затем через сцену пробегает моська, буря утихает, и на сцену являются действующие лица. Антракт этот был сделан вследствие того, что у Толстого явление кончалось уходом всех действующих лиц, тогда как следующее за тем мое явление начиналось появлением их снова всех вместе. Мы долго думали, как быть, и, наконец, придумали этот антракт. На первом представлении пьесы, публика долгое время недоумевала, что это такое...»

Все было не так просто. При внимательном прочтении . «Фантазии» становится более чем очевидным, что обе ее части не могли писаться одновременно. Кто-то должен был начать, а другой — дописывать, потому что вся вещь сделана в одном ключе, язык и характеры персонажей выдержаны всюду, реплики из завязки и развязки перекликаются — они, как и куплеты, сперва льстивы (женихи сватаются), а в конце ругательны (женихи получают отказ). Писавшему вторую половину надо было хорошо знать первую, чтобы передавать настроение женихов «в обратном смысле». (Любопытно, не впервые ли в «Фантазии» было употреблено это выражение, ставшее в наше время расхожим?)

«Фантазия» была написана в декабре 1850 года, 23 числа того же месяца ее представили в дирекцию императорских театров, 29-го она была одобрена цензором Гедерштерном и вручена режиссеру Куликову, а 8 января 1851 года состоялся спектакль. Месяц со дня написания первой реплики драматургами и до дня произнесения ее актером... И это вовсе не было исключением. Подстегивала система бенефисов.

С постановками гнали как на перекладных. Театр должен был непрерывно обновлять репертуар и требовал все новых и новых пьес. Актеры заучивали роли кое-как и больше надеялись на суфлера. Режиссеры ограничивались одной-двумя репетициями. Николай Иванович Куликов был опытным режиссером и сам пописывал пьески под псевдонимом Н. Крестовского, но ни он, ни дирекция, ни актеры не увидели в «Фантазии» подвоха.

Петр Андреевич Каратыгин в своих мемуарах, говоря о напористости Куликова, выразился о нем так: «Совесть

у него была не так одышлива, как у меня». Но это были старые актерские счеты, и к «Фантазии» они отношения не имеют.

В свой замысел авторы «Фантазии» не посвятили никого. Актеры как бы стеснялись нелепости пьесы, и недаром впоследствии Жемчужниковы от имени Козьмы Пруткова, отметив старательную игру Толченова и великого русского актера Александра Евстафьевича Мартынова, добавили: «Все прочие играли так, будто боялись за себя или за автора: без веселости, робко, вяло, недружно».

Насмешка не была понята. Зрители решили, что видят просто плохую пьесу, сочиненную господами Y и Z. За этими последними буквами латинского алфавита укрылись на афише Толстой и Жемчужников.

Почти тридцать три года спустя Алексей Жемчужников вспомнил былое и записал в своем дневнике :

«Государь Николай Павлович был на первом представлении «Фантазии», написанной Алексеем Толстым и мною. Эта пьеса шла в бенефис Максимова. Ни Толстой, ни я в театре не были. В этот вечер был какой-то бал, на который мы оба были приглашены и на котором быть следовало. В театре были: мать Толстого и мой отец с моими братьями. Воротясь с бала и любопытствуя знать: как прошла наша пьеса, я разбудил брата Льва и спросил его об этом. Он ответил, что пьесу публика ошикала и что Государь в то время, когда собаки бегали по сцене во время грозы, встал со своего места с недовольным выражением в лице и уехал из театра. Услышавши это, я сейчас же написал письмо режиссеру Куликову, что, узнав о неуспехе нашей пьесы, я прошу его снять ее с афиши и что я уверен в согласии с моим мнением графа Толстого, хотя и обращаюсь к нему с моей просьбой без предварительного с гр. Толстым совещания. Это письмо я отдал Кузьме прося снести его завтра пораньше к Куликову. На другой день я проснулся поздно, и ответ от Куликова был уже получен. Он был короток : «Пьеса ваша и гр. Толстого уже запрещена вчера по Высочайшему повелению».

Читателю следовало бы запомнить Кузьму, камердинера Алексея Жемчужникова, хотя пока он играет лишь скромную роль гонца к режиссеру Куликову.

Жемчужниковы и Толстой сперва с удивлением, а потом и с наслаждением читали газетную и журнальную перепалку, которая поднялась по поводу провалившейся пьесы.

Можно лишь представить себе, как хохотали они и острили при каждом глубокомысленном замечании почтенных рецензентов.

4

Осенью того же 1851 года, когда состоялось представление «Фантазии», в журнале «Современник» в статье «Нового Поэта» (Панаева) появились три шуточные басни: «Незабудки и Запятки», «Кондуктор и Тарантул» и «Цапля и Беговые Дрожки», имевшие, как мы помним, бурный успех.

Когда же и при каких обстоятельствах они были написаны?