В свое время его женили на самой богатой невесте в России — Варваре Шереметевой, но Алексей Кириллович Разумовский не ужился с ней и расстался, хотя она родила ему четверых детей. При нем неотлучно жила мещанка Марья Соболевская, с которой у них было десятеро — пять мальчиков и пять девочек, числившихся в доме «воспитанниками».
Граф был нелюдим, вечно всем недоволен, редко виделся с «воспитанниками», а с гувернанткой их, жившей в нескольких комнатах от него, сносился не иначе, как письменно.
Занимало его другое. «Это-то гордый и неуживчивый вельможа, ни во что, как казалось, не веровавший, с высоты своего величия смотревший на человечество, стал в ряды ревностных масонов»4,— пишет его биограф.
Он давно был масоном, еще при Екатерине II, но таился. Лишь при Александре I эти мистики, «строители Соломонова храма», вздохнули свободно. Масонские ложи быстро распространились по всей стране. Только тот, кто мог быть полезен неведомым руководителям масонов, вовлекался в ложу. Дворян занимали таинственные ритуальные действа, но они и слыхом не слыхали, ради чего сбиваются в кружки и кто ими руководит в конечном счете...
В эпоху «вольнолюбивых мечтаний, политических утопий и административного дилетантизма», когда Александр I вместе с Чарторижским, Строгановым и Кочубеем облекали свои мысли о России во французские фразы и отвергали даже намеки на освобождение крестьян, в столице началось увлечение католицизмом. Вместе с французскими эмигрантами туда нахлынули и иезуиты. В гостиных шуршали сутаны. Голицыны, Куракины, Ростопчины временно обращались в католичество, исповедываясь по-латыни в многочисленных грехах. Явился на сцену и «пророк прошедшего» Жозеф де Местр, опутывавший аристократов расчетливой иезуитской лестью.
Часами он беседует с Разумовским, который решил вернуться к государственной деятельности. Став попечителем Московского университета и управляя им через канцеляриста Михаила Качони, быстро превратившегося в профессора и литератора Каченовского, граф Разумовский оказался и на посту министра просвещения, который прежде предназначался Карамзину.
Юрий Самарин в своей книге «Иезуиты и их отношение к России» писал о Разумовском и Жозефе де Местре:
«Поверенный иностранной державы, притом еще иноверец... подступает к русскому министру народного просвещения, уставив в него строгий начальнический взгляд, хватает его за ворот, трясет, поднимает с министерских кресел, садится на его место и, поставив перед собой как школьника, читает ему нотацию о том, что для России нужно и что не нужно, как управлять русскими и чему их учить, или, точнее, чему их не учить».
Граф передавал царю записки мракобеса де Местра, слово в слово повторял слова иезуита о вреде естественных наук, истории, археологии для будущих государственных служащих, когда началась организация лицея. И все-таки слава основателя Царскосельского лицея выпала на долю Разумовского.
Он присутствовал на экзамене, где Пушкин декламировал свои «Воспоминания в Царском Селе», растрогавшие Державина.
Разумовский тоже считал себя не чуждым литературе, поскольку посещал шишковские собрания. И потому на торжественном обеде он счел себя вправе сказать отцу юного поэта, Сергею Львовичу Пушкину:
— Я бы желал, однако, образовать вашего сына в прозе...
— Оставьте его поэтом! — возразил Державин.
Масон Разумовский стал покровителем ордена иезуитов, фактическим генералом которого был граф Жозеф де Местр. Вместе они добивали зачатки «свободомыслия», но при владычестве Аракчеева, заодно с другими, кисло пришлось и масонам с иезуитами...
Остаток жизни граф Разумовский провел в Почепе, во дворце, построенном его отцом.
Вольтерьянец жестоко притеснял крестьян. От его гнева дрожали стены дворца. За его прихоти расплачивались крепостные. Когда граф весной, во время разлива рек, собирался послушать соловьев, то ради одной поездки сгонялись тысячи крестьян строить насыпи и дамбы.
Старший сын графа, Петр Алексеевич, был бездарен и кончил свою жизнь в Одессе, окруженный местными проходимцами и разоренный ими. Младший сын, Кирила Алексеевич, юношей отправился за границу, сошелся там с масонами самого дурного толка и к тому же начал пить. По возвращении в Россию он так буйствовал и издевался над крестьянами и окружающими, что его признали сумасшедшим и по распоряжению царя отправили в Шлиссельбург-скую крепость.
Иначе было с «воспитанниками»...
Горбунов. Портрет М. П. Жемчужнова. 1856.
Когда смотришь на горбуновский портрет сенатора Михаила Николаевича Жемчужникова и видишь надменного вельможного старца с волевыми крупными чертами лица и строгим взглядом, трудно представить себе, каким он был в тридцать лет, когда во главе своей батареи въезжал в городок Почеп, раскинувшийся на берегах Судости.
А был он веселым и остроумным. Солдаты батареи, с которой Жемчужников прошел всю войну, любили его за добродушие и заботливость. Он получил приказ квартировать в Почепе с батареей постоянно. Первый взгляд на пыльный городишко поверг его в унынье — захолустье, скука.