Читаем Козьма Прутков и его друзья полностью

Как тонко передает Козьма Прутков свои страдания, воплощая их в символе, задолго до него поселившемся в русской поэзии. «С змеею жолчною в изношенной груди...» — говорит он. И в другом месте: «В моих устах спокойная улыбка, в груди — змея!..»

Прутков пишет в альбом неизвестной своей знакомой:

Желанья вашего всегда покорный раб,

Из книги дней моих я вырву полстраницы И в ваш альбом вклею. Вы знаете, я слаб Пред волей женщины, тем более девицы.

Вклею! Но вижу я: уж вас объемлет страх;

Змеей тоски моей пришлось мне поделиться.

Не целая змея теперь во мне... но, ах!

Зато по ползмеи в обоих шевелится.

Змея!!!

Как часто это отвратительное пресмыкающееся посещало русских поэтов!

Хоть сердце тяжело как камень,

Но все под ним змея...

(М. Ю. Лермонтов)

В его главе — орлы парили,

В его груди — змеи вились...

(Ф. И. Тютчев)

В устах скользит насмешка, как змея...

(А. А. Григорьев)

Немало змей в сердце ношу я...

(Л. А. Мей)

Но жажда счастья, как змея,

Впилась в бессмысленное сердце...

(А. В. Тимофеев)

И радостно змею — надежду счастья —

Носил в груди... прекрасная змея!..

(В. Г. Бенедиктов)

Многие исследователи связывают целый ряд стихотворений Козьмы Пруткова с той громадной популярностью, которой пользовалась поэзия Бенедиктова у его современников. «Аквилон», «Поездку в Кронштадт», «Возвращение из Кронштадта» и другие стихотворения относят даже к прямым пародиям на творчество Бенедиктова, забывая, однако, что Козьма Прутков, по его собственному же признанию, пародий не писал.

И в самом деле, если мы полистаем полные и неполные собрания сочинений Козьмы Пруткова, то заметим в примечаниях к ним невероятную разноголосицу. Всякий «примечания лист» считает своим долгом найти конкретное стихотворение современника Пруткова, которое будто бы пародируется нашим замечательным поэтом. И все они каждый раз, старательно обходя Пушкина и Лермонтова, называют самые разные имена. Так и не решен вопрос, кого пародируют морские стихотворения Пруткова. Одни говорят, что Бенедиктова, другие — А. В. Тимофеева, третьи — прозу П. И. Шаликова, четвертые... Но, повторяем, это происходит потому, что Прутков никого не пародировал, он шел в русле целых поэтических направлений и лишь некоторые выражения отдельных поэтов перерабатывал в свойственном только ему, прут-ковском, духе.

Больше всего исследователям полюбился Бенедиктов. И это понятно. В судьбе Пруткова и Бенедиктова есть много общего — служба в одном министерстве, чин, космический романтизм в стихах, сопрягаемый с житейскими явлениями, а отсюда, возвышенный тон, перебиваемый обыденными словечками...

Одно из стихотворений А. И. Пальма, посвященное Бенедиктову, вполне могло быть адресовано и сослуживцу последнего по министерству финансов — К. П. Пруткову.

И если кто перстом отмечен,

Кто властелин могучих, полных дум —

Что ж,— разве он в толпе людей заметен? —

Что ж,— перед ним затихнет этот шум?..

Как памятник когда-то гордой славы,

Покойно-горд, как вековой гранит —

Он на толпу с сознанием глядит,

На почести у ней не просит права!..

А между тем его златые сны Не этой ли толпе посвящены!..

Да, многое роднит поэзию Козьмы Пруткова с поэзией Бенедиктова, которого Белинский называл гениальным стихотворцем. Как и Прутков, Бенедиктов пользовался громадным успехом у своих современников. Он прекрасно сознавал свое значение и место в российской словесности, о чем говорит известный в истории литературы факт.

Когда издателю «Сына Отечества» Старчевскому бывали нужны стихи действительного статского советника Бенедиктова, он подъезжал к поэту весьма тонко.

— Ваше превосходительство, публика настоятельно требует ваших стихов,— говорил он.

И генерал отвечал с добродушной убежденностью :

— Ну, коли публика настоятельно требует, надо ее удовлетворить.

Мы уверены, что именно так отвечал и Козьма Петрович, когда друзья обращались к нему за стихами для публикации.

В творчестве Козьмы Пруткова есть много и прямых подражаний Бенедиктову. Читатель может убедиться в этом, сравнив фрагменты «Кудрей» Бенедиктова с «Шеей» Пруткова:

КУДРИ

Кудри девы-чародейки,

Кудри — блеск и аромат.

Кудри — кольца, струйки, змейки,

Кудри — шелковый каскад.

. . . . . . . . . .

Жадным взором мы ловили

Этих локонов разброс,

Слов уста не находили,

Но в глазах горел вопрос:

«Кто ж владелец будет полный

Этой россыпи златой?

Кто-то будет эти волны

Черпать жадною рукой?

Кто из нас, друзья-страдальцы,

Будет амбру их глотать,

Навивать их шелк на пальцы,

Поцелуем прожигать,

Путать негой, мять любовью,

И во тьме по изголовью Беззаветно рассыпать?»

ШЕЯ

Шея девы — наслажденье!

Шея — снег, змея, нарцисс ;

Шея — в высь порой стремленье;

Шея — склон порою вниз.

Шея — лебедь ; шея — пава ;

Шея — нежный стебелек;

Шея — радость, гордость, слава;

Шея — мрамора кусок!..

Кто тебя, драгая шея,

Мощной дланью обоймет?

Кто тебя, дыханьем грея,

Поцелуем пропечет?

Кто тебя, крутая выя,

До косы от самых плеч,

В дни июля огневые

Будет с зоркостью беречь:

Чтоб от солнца, в зной палящий

Не покрыл тебя загар;

Чтоб поверхностью блестящей

Не пленился злой комар;

Чтоб черна, от черной пыли,

Ты не сделалась сама,

Чтоб тебя не иссушили

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии