Читаем Козьма Прутков и его друзья полностью

«В стихах есть пародия на балладу Шиллера, как в 3 № есть пародия на стихи Жуковского. Нецеремонность ералашников доходит до того, что, написав какой-нибудь вздор, они подписывают под ним: «из такого-то знаменитого поэта» и смело печатают, хотя у поэта, конечно, не встречалось никогда ничего подобного».

Речь, очевидно, шла о балладе Шиллера в перекладе

В. А. Жуковского «Рыцарь Тогенбург». У Козьмы Пруткова его «Немецкая баллада» заканчивалась так:

Года за годами...

Бароны воюют,

Бароны пируют...

Барон фон Гринвальдус,

Сей доблестный рыцарь,

Все в той же позицьи На камне сидит.

Не трудно увидеть, что Козьма Прутков оказался не только конгениальным Шиллеру и Жуковскому, но и умудрился создать в русском языке устойчивое словосочетание «все в той же позицьи», которым бичуют некоторые отрицательные явления вот уже второй век, чего критик из «Пантеона», естественно, не мог и предположить.

Обозреватель «С.-Петербургских Ведомостей», тоже решив, что Козьма Прутков пишет пародии, стал поучать его, как это делать.

«Во всех этих пародиях (лучших в «Ералаши»),— писал он,— нет цели, нет современности, нет жизни».

В мае 1854 года всем этим измышлениям была дана отповедь в «Письме известного Кузьмы Пруткова к неизвестному фельетонисту Спб-ских ведомостей (1854) по поводу статьи сего последнего».

«Я пробежал статейку...— начиналось оно.— Здесь уверяют, что я пишу пародии ; отнюдь! Я совсем не пишу пародий! Я никогда не писал пародий! Откуда взял г. фельетонист, что я пишу пародии? Я просто анализировал в уме своем большинство поэтов, имевших успех ; этот анализ привел меня к синтезису: ибо дарования, рассыпанные между другими поэтами порознь, оказались совмещенными во мне едином!.. Прийдя к такому сознанию, я решился писать. Решившись писать, я пожелал славы. Пожелав славы, я избрал вернейший к ней путь: подражание именно тем поэтам, которые приобрели ее в некоторой степени. Слышите ли? — «подражание», а не пародию!.. Откуда же взято, что я пишу пародии?..»11

Козьма Прутков выказал себя не только достойным опровергателем, но и опасным полемистом. Особенно в конце своего «Письма» :

«Между моими произведениями, напротив, не только нет пародий, но даже не все подражение; а есть настоящие, неподдельные и крупные самородки!.. Вот ты пародируешь меня, и очень неудачно! Напр., ты говоришь: «Пародия должна быть направлена против чего-нибудь, имеющего более или менее (!) серьезный смысл; иначе она будет пустою забавою». Да это прямо из моего афоризма: «Бросая в воду камешки, смотри на круги, ими образуемые, иначе такое бросание будет пустою забавою!..»

14

Козьму Пруткова часто спрашивали: «Как пишут стихи?» и «Не детское ли это дело?»

Он не отвечал на такие вопросы. Как он мог высказывать соображения вялой прозой, когда его сотрясала поэтическая мощь, а в груди звучал целый оркестр!

Но постой! Наш читатель, возьми в руки томик Пруткова и убедись, что стихи — не только невинный порок нежного возраста. Поэт писал во вполне зрелые лета, и в его творчестве с наибольшей цельностью и естественностью воплощены все ведущие стремления, главные потоки русской поэзии...

Возьмем хотя бы испанскую тему, к которой любил обращаться Козьма Прутков, и вспомним такие строки:

Ночной зефир Струит эфир.

Шумит,

Бежит

Гвадалквивир.

Вот взошла луна златая,

Тише... чу... гитары звон...

Вот испанка молодая Оперлася на балкон...

Не листай напрасно томик Пруткова, там ты этого не найдешь. Читай дальше.

...Исполнен отвагой,

Окутан плащом,

С гитарой и шпагой Я здесь под окном...

Шелковые петли К окошку привесь...

Что медлишь?.. Уж нет ли Соперника здесь?..

Я здесь, Инезилья,

Я здесь под окном.

Объята Севилья И мраком, и сном.

И то и другое написал Пушкин. Одно — в 1824 году, другое — в 1829. Может быть, Прутков написал это?

Спит роскошная Севилья Светел тих Гвадалквивир;

Но белеют лодок крылья,

Смолкли песни, в рощах мир...

Чу! в гондоле звук гитары,

Между сумрачных колонн Дрогнул плющ на ветке старой...

Тень мелькнула на балкон...

И ты опять ошибся. Это опубликовал в 1845 году наш старый знакомый Федор Кони. Но где же, в конце концов, Козьма Прутков!

Полночь. Улицы Мадрита И безлюдны, и темны,—

Не звучат шаги о плиты,

И балконы не облиты Светом палевым луны.

Ароматом ветер дышит,

Зелень темную ветвей Он едва-едва колышет...

И никто нас не услышит,

О, сестра души моей!

Завернись в свой плащ атласный И в аллею выходи.

Муж заснул... боязнь напрасна,—

Отдохнешь ты безопасно У гидальго па груди...

Боюсь, читатель, что мы тебя разочаруем, поскольку подсунули в очередной раз не то, а именно отрывок из плещеевского «Гидальго».

Но вот наконец сам Козьма Прутков. Его «Желание быть испанцем».

Тихо над Альгамброй.

Дремлет вся натура.

Дремлет замок Памбра.

Спит Эстремадура.

Дайте мне мантилью;

Дайте мне гитару;

Дайте Инезилью,

Кастаньетов пару...

Слышу на балконе Шорох платья,— чу! —

Подхожу я к донне,

Сбросил епанчу.

Погоди, прелестница!

Поздно или рано Шелковую лестницу Выну из кармана!..

И на этом месте,

Если вы мне рады,

Будем петь мы вместе Ночью серенады.

Будет в нашей власти Толковать о мире,

О вражде, о страсти,

О Гвадалквивире...

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии