Козьма Прутков и его друзья

«Рассказывают, что в одном публичном месте, присутствуя при разговоре двух лиц, которые спорили о вреде курения табаку, на замечание одного из них: «вот я курю с детства, и мне теперь шестьдесят лет», Кузьма Прутков, не будучи с ним знаком, глубокомысленно ему заметил: «а если бы вы не курили, то вам теперь было бы восемьдесят» — чем поверг почтенного господина в большое недоумение.

Говорят, что однажды, при разъезде из театра, на глазах испуганного швейцара, Кузьма Прутков усадил в свою четырехместную карету пятнадцать седоков, в чем однако никакого чуда не заключалось, так как каждый из влезавших в карету, захлопнув одну дверку, незаметно вылезал из другой»¹.

Это еще так-сяк, но мог ли Козьма Петрович, при всей своей благонамеренности и осмотрительности, принимать участие в проделках иного рода?

«Рассказывают, как один из членов кружка ночью, в мундире флигель-адъютанта, объездил всех главных архитекторов города С.-Петербурга с приказанием явиться утром во дворец ввиду того, что Исаакиевский собор провалился, и как был рассержен император Николай Павлович, когда услыхал столь дерзкое предположение».

Разумеется, этот случай надо отнести на счет либо Алексея Константиновича Толстого и Алексея Михайловича Жемчужникова, либо их более молодых и озорных братьев Владимира и Александра (в особенности последнего).

Однажды в Петербург на гастроли приехал знаменитый немецкий трагик. Он выступал в заглавной роли в «Гамлете» на своем родном языке. Жемчужников вызвался на пари остановить его в самый патетический момент.

Когда трагик начал читать монолог: «Sein oder nicht sein»⁷, Жемчужников закричал ему из первого ряда кресел: «Warten Sie!»² — и стал рыться в огромном словаре, желая знать, что значит слово «sein».

В театре же он умышленно наступил на ногу одному высокопоставленному лицу, к которому потом ходил в каждый приемный день извиняться, пока оно его не выгнало. У Чехова есть нечто подобное в одном из рассказов. Но там все наоборот: герой-чиновник чихнул в лысину высокопоставленного лица неумышленно, а когда оно выгнало этого чиновника, прибывшего с извинениями, то он пришел домой и умер. Александр Михайлович Жемчужников не только не умер, но и дослужился до высоких чинов и был губернатором в Вильне.

Уверяют, что шалость Пьера Безухова, отображенная в произведении Льва Толстого «Война и мир», списана с действительной проказы, в которой приняли участие некоторые члены «прутковского кружка». Только речь тут шла не о медведе, а о громадной собаке-водолазе, к спине которой привязали полицейского и пустили поплавать в Неву.

Еще ходили слухи, что молодые люди катались за городом, брали с собой в сани большой шест и, подъезжая вплотную к тротуару, держали его горизонтально так, что вся шедшая по тротуару публика должна была при их проезде прыгать.

Князь В. П. Мещерский в «Моих воспоминаниях», рассказывая о тогдашнем министре юстиции графе Панине, пишет:

«Каждый божий день по Невскому проспекту, в пятом часу дня, можно было встретить высокого старика, прямого как шест, в пальто, в цилиндре на большой длинноватой голове, с очками на носу и с палкою всегда под мышкою. Прогулка эта была тем интереснее, что все видели графа Панина, но он никого никогда не видел, глядя прямо перед собой в пространство: весь мир для него не существовал во время этой прогулки, и, когда кто ему кланялся, граф машинально приподнимал шляпу, но, не поворачивая и не двигая головою, продолжал смотреть вдаль перед собою. Отсюда стал ходить в те времена анекдот про знаменитого комика Жемчужникова, который однажды осмелился решиться нарушить однообразие прогулки графа Панина : видя его приближение и зная, что граф Панин смотрит прямо перед собою, он нагнулся и притворился, будто что-то ищет на тротуаре, до того момента, пока граф Панин не дошел до него и, не ожидая препятствия, вдруг был остановлен в своем ходе, и, конечно, согнувшись, перекинулся через Жемчужникова, который затем, как ни в чем не бывало, снял шляпу и, почтительно извиняясь, сказал, что искал на панели уроненную булавку...

Не менее комичен анекдот про Жемчужникова, касающийся ежедневных прогулок министра финансов Вронченко. Он гулял ежедневно по Дворцовой набережной в 9 часов утра. Жемчужникову пришла фантазия тоже прогуливаться в это время, и, проходя мимо Вронченко, которого он лично не знал, он останавливался, снимал шляпу и говорил: министр финансов, пружина деятельности — и затем проходил далее...

Стал он проделывать это каждое утро до тех пор, пока Вронченко не пожаловался обер-полицмейстеру Галахову, и Жемчужникову под страхом высылки вменено было его высокопревосходительство министра финансов не беспокоить».