Кожаные башмаки

— Глупые вы, глупые, — сказала Асия, — подпись прочитайте!

Но буквы пляшут перед глазами брата и сестры.

— Мужчина ты или нет? — рассердилась на Миргасима Наиля и прочитала вслух: — «Второй кавалерийский корпус пытался с ходу форсировать реку Рузу. Однако рубеж этой реки фашисты хорошо укрепили. Кавалеристы вынуждены были спешиться и прорывать оборону в пешем строю. Здесь в жестоких боях погиб смертью храбрых любимец бойцов боевой кавалерийский начальник, командир корпуса генерал Лев Михайлович Доватор…»

— Как похож он на папу! — всхлипывает Шакире.

— Тоже, должно быть, жена, дети остались, — вздохнула Наиля.

— А конь его как? — спрашивает Миргасим.

— Ну, если «в пешем строю»…

Миргасим идёт за печку, достаёт спрятанный между ящиками с обувью коробок. Там, завёрнутая в белую бумагу, лежит красная лента, тот самый лоскут, что Миргасим подобрал на конном дворе и сохранил на память о коне-огне, о Батыре.

«Почему всадники шли в пешем строю?» — думает он, и сама собою слагается сказка:

«Пали, сражённые, кони лихие… Заморились, некормленные, обморозились, копыта потрескались, сами отощали… А Батыр? Ах, Батыр, Батыр, не на тебе ли скакал сам Доватор, лихой генерал? Нёс генерала конь, пока ноги не подкосились, пока голова не упала на гриву…»

— Нет, нет! — сам перебивает свою сказку Миргасим и придумывает другую:

«Увидал генерал на распутье трёх дорог камень, а на том камне слова высечены:

«Направо пойдёшь — сам погибнешь и коня погубишь, налево — сам жив будешь, а конь погибнет. Прямо пойдёшь — коню жить, а самому голову сложить».

Отпустил коня и пошёл пешим строем. Бился отважно. Одного фашиста разрубит — двое встают, двоих разрубит — четверо встают…»

Бережно свёртывает Миргасим обрывок красной ленты, заворачивает в бумагу, прячет обратно в коробок.

Вот будет радость отцу, когда вернётся!

«Это тебе подарок, аткей, — лента из Батыровой гривы». — «А сам Батыр где?» — спросит отец. И Миргасим ответит: «Батыр воевал и погиб». Да, он погиб, это ясно. Иначе для чего бы конникам воевать пешим строем?

— Миргасим! — зовёт Шакире. — Миргасим, спрячь газету, чтобы мама не увидела.

— Я у неё из-под подушки взял.

— Всё равно спрячь, пусть думает, что газета потерялась.

— Да, так будет лучше, — согласилась Наиля. — Удивительно, как этот генерал на отца вашего похож!

— Давайте поздравим семью Доватора с Новым годом, — предложила Асия и взяла красный карандаш.

— А про семью Панфилова ты позабыла? — отозвался Миргасим.

— Зови их всех сюда, к нам, — вскочила Разия. — Пиши, что картошка хорошо уродилась, до весны хватит. И валенки ребятам ихним сваляем, если приедут.

— Валенки всем? — усомнился Миргасим. — На всех шерсти, пожалуй, теперь не найдёшь. Зима ведь. Пиши, Асия, валенки сваляем, кому необходимо.

— Другим, конечно, тоже обувку подберём, — добавила Шакире, — босые не останутся.

— А куда письмо пошлём? — спохватился Миргасим. — По какому адресу?

— В Москву, маршалу Жукову, — сказала Асия и начала письмо: — «Просим вас, дорогой товарищ Жуков…»

— Может, о нашем отце напишешь? — вздохнул Миргасим.

— Нет. Надоедать нельзя. Нас много. Потерпим.

«Ишь ты! — подумал Миргасим. — Какие слова говорит: «потерпим». А раньше не терпела — чуть что не по ней, кулаками доказывала».

Глава тридцать четвёртая. Во сне и наяву

Сны! Для чего они снятся? А как же иначе? Не снились бы сны, никто спать не ложился бы.

Миргасим давно лёг. В комнате тихо, темно, а сна нет и нет. Почему не спится? Потому что Асия обидела.

Она с девчонками что-то к Новому году затевает, луну хотят они зажечь и звёзды.

— Будто без вас звёзды не горят!

— Это не такие, — улыбается Асия.

— Какие тебе ещё? Выдумщица!

— Без выдумки не проживёшь, — встревает Зуфер, — завянешь со скуки.

Почему Асия взяла в игру Зуфера, а Миргасима не взяла? Кому она про листья кленовые говорила, кому о Москве своей рассказывает? Миргасиму. А теперь не Миргасим ей нужен, а Зуфер. И Зианша с ними заодно. Учитель, а с девчонками шепчется…

Собрал Миргасим сегодня утром после школы всю свою ватагу, весь Золотой табун, и поскакали они следом за девчонками, к Насыровым.

— Откройте нам!

Копытами по крыльцу стучали. «И-го-го!» кричали. Не помогло.

Тогда Фаим запел нежным, тонким голосом:

— Отопритеся, отворитеся, я подарок принёс! Ох и вкусный!..

— Раз-зия, Ам-мин-нушка плачет! — крикнул Темирша.

— Наиля-а-а, — стучал в дверь Абдул-Гани, — пусти меня, я замёрз, пусти-и-и! Я маме скажу-у-у-у-у!..

— Асия, — просил Миргасим, — отвори, я тебе луну принёс. Скорей пусти меня, а то я луну разобью!

Дверь отворилась, но вместо Асии на крыльцо вышел Зианша:

— Малыши, зачем шумите? Не мешайте нам, у нас РЕ-ПЕ-ТИ-ЦИ-Я.

— И мы тоже хотим!

— Вы всё это увидите.

— Когда?

— Своевременно или несколько позже. — Сказал и скрылся за дверью.

Миргасим сжал ком снега и швырнул в оконную раму.

— Осторожней, — сказал Фаим, — в стекло попадёшь.

Но Миргасим бросает снежок за снежком, и всё в раму, ни разу не промахнулся. И всё напрасно. В избу не позвали.

— Ладно, припомню я это тебе, Асия! Ты ещё у меня поплачешь…