Кожаные башмаки

А Миргасим в такое время дома нежится? И ему не стыдно? Нисколько! Пусть работает кто здоров, а больному работать нельзя, можно совсем здоровье потерять, инвалидом сделаться. Так сам председатель дядя Рустям Миргасимовой маме сказал, когда она больная вышла на работу.

Вот Миргасим и не торопится выздоравливать.

— Ох-ох, ой! Нога-а-а-а!..

«Ну совсем я стал как Саран-абзей», — думает он и ещё пуще кряхтит:

— Ох, ах!..

— Тётя Бике, — говорит Асия, — моя мама, бывало, ребятам в пионерском лагере согревающий компресс делала.

— А не лучше ли будет опустить ногу в кипяток?.. — подражая Асие, заботливо предлагает Зуфер.

— Над больными не смеются, — обрывает Асия. — Разве Миргасим виноват, что нога подвернулась?

— А ты его самого спроси.

К счастью, Асия не спрашивает, потому что пришла Наиля, принесла из своей библиотеки журналы, газеты.

Асия сразу позабыла о Миргасимовой болезни, уткнулась в газетные листы. Читает по-русски, по-татарски. Новости невесёлые. Ленинград всё ещё в блокаде. Бьют по городу из орудий, бомбят с самолётов. Но самое страшное — ленинградцам есть нечего. От голода больше народа гибнет, чем от пуль.

— А Москва? Читай про Москву.

Нет, о Москве Асия читать не может. Передаёт газету Наиле.

Наиля читает быстро, бойко, но Миргасим не слушает. Он смотрит на коричневое школьное платьице Асии. Потёрлось оно, на правом рукаве заплата. И удивляться нечему. Наиля в этом платье два года ходила, теперь оно уже не такое крепкое.

Асия Миргасиму созналась однажды:

«Ненавижу я это платье. У меня в Москве в шкафу новое школьное платье висит. Мы с папой ещё весной купили…»

«Кончится война, поедешь в Москву и наденешь».

«Вырасту из него, должно быть».

«Другое купят».

Асия засмеялась:

«Ты всегда найдёшь что ответить».

А теперь сидит бледная, сердитая, теребит пальцами кончик фартука. Опустив глаза, новости слушает.

Миргасим тоже прислушался.

— «…Советский народ ведёт смертельную борьбу, — читает Наиля. — Весь мир с напряжённым вниманием следит за этой борьбой. Мы сражаемся не только за свободу и независимость своего народа, но и за свободу всех свободолюбивых народов мира…»

А дальше сводка Совинформбюро, и Наиля, запинаясь, повторяет названия городов, которые захватил враг. Фашисты уже на подступах к столице.

— «За нами Москва, — читает Наиля, — дальше отступать некуда!»

Миргасим видит лицо Асии и кричит:

— Врёшь ты, Наиля, всё врёшь! Радио слушать надо. Седьмого ноября парад на Красной площади был! Чтоб я оглох, если вру, пусть нога отвалится, если парада не было! Седьмого ноября!

— А сегодня уже двадцать седьмое, — вздыхает бабушка.

— Ну и что же? Позабыла ты, бабушка, как противотанковая бригада генерала Панфилова сражалась? Восемнадцатого ноября они врагов остановили на Волоколамском шоссе, у разъезда Дубосеково. Не помнишь?

Зуфер оборачивается к Миргасиму:

— Остановили. Но какой ценой? Ты грамотный, читай. Вот, возьми газету.

Впервые он говорит с братишкой как мужчина с мужчиной. И Миргасим впервые разворачивает взрослую газету, впервые читает напечатанные такими мелкими буквами строки:

«…Несколько десятков танков было брошено против этого рубежа. 28 бойцов-панфиловцев вступили в неравный бой. Несколько раз фашисты бросали в атаку свои грозные танки против смельчаков, которые встречали их бутылками с горючей смесью. И танки вынуждены были откатываться. 18 вражеских танков подбили наши герои. Ни на шаг не отступили перед огнедышащей железной лавиной».

Зуфер подсел на кровать к Миргасиму.

— Фашисты сколько лет к войне готовились, — говорит он, — а мы хотели мирную жизнь строить. Оружия у них больше, чем у нас. Вот наладим военные заводы, заработают они во всю мощь, тогда держись, фашисты! — И его крепкие руки сжимаются в кулаки.

Знает Миргасим, как хотелось брату уйти на завод, собирать танки, делать снаряды.

«Даже пол подметать там и то было бы счастье! — мечтал Зуфер. — В армию не взяли, отпустите на завод», — просил он.

Не отпустили.

«Без хлеба ни армии, ни завода нет, — возразил председатель. — Ты уйдёшь, я уйду, кто вместо нас будет в колхозе работать?»

И на этот раз тоже пришлось Зуферу забыть о своей мечте, пришлось остаться.

Наиля всё ещё читает. Асия, прижав кулаки к щекам, слушает, губы её вздрагивают, но глаза злые, сухие. Разучилась она плакать, совсем разучилась.

Наиля плачет за двоих, читая напечатанные в газете слова бойца, которые он своей кровью вывел на стене дзота:

«Родина моя! Я, сын Ленинского комсомола, дрался так, как подсказывало мне сердце. Я умираю, но верю — мы победим! Клятву воина я сдержал».

Бабушка всхлипывает, сморкается. Мама молчит, стиснув пальцы.

Миргасим вскочил с постели:

— Хватит валяться! Завтра иду в школу.

— Не спеши, если нога болит, — возражает Асия. — Не долечишь — всегда болеть будет.

— Давно уже не болит! Просто в школу идти не хотелось…

Бабушка чуть со скамьи не упала, мама обернулась, Наиля уронила сумку с газетами.

— Почему вы все так смотрите на меня? Не узнаёте, что ли?

— Да, не вдруг тебя узнаешь, — засмеялся Зуфер, — артист!