Козетта тихо положила куклу на пол и разразилась рыданьями.
В это время незнакомец встал.
— Что случилось? — спросил он у Тенардье.
— Разве вы не видите? — сказала Тенардье, указывая пальцем на куклу, лежащую у ног Козетты.
— Ну да. Так что же? — переспросил незнакомец.
— Эта нищая осмелилась дотронуться до куклы моих девочек! — сказала Тенардье.
— И из-за этого столько шуму? А если б она и поиграла куклой?
— Она трогала её своими грязными руками, — продолжала Тенардье, — своими отвратительными руками!
При этих словах Козетта зарыдала ещё сильнее.
— Замолчишь ли ты! — крикнула Тенардье.
Незнакомец пошёл к выходной двери, открыл её и вышел на улицу.
Не успел он выйти, как хозяйка, пользуясь его отсутствием, так больно ударила Козетту ногой, что девочка громко закричала.
Через несколько минут дверь отворилась — незнакомец вернулся; он нёс в руках чудесную куклу, предмет зависти всех малышей деревни. Он поставил эту куклу перед Козеттой и сказал:
— Это тебе.
Козетта подняла глаза; она смотрела на приближавшегося к ней человека с куклой в руке, как смотрела бы на солнце, идущее к ней. Она слышала, как он произнёс слова: «Это тебе»; она взглянула на него, посмотрела на куклу, потом медленно отодвинулась к стене и забилась в самый дальний угол. Она не плакала больше и не кричала; казалось, она не смела даже дышать.
Хозяйка Тенардье, Эпонина и Азельма остолбенели. Даже посетители трактира перестали пить. Наступила тишина. Хозяйка Тенардье, безмолвная и окаменевшая, думала: «Что это за старик? Нищий или богач? Может быть, и то и другое — то есть вор». Хозяин Тенардье смотрел то на незнакомца, то на куклу; казалось, он обнюхивал незнакомца, как он стал бы обнюхивать мешок с деньгами. Но всё это длилось одно мгновенье.
Тенардье подошёл к жене и тихо сказал ей:
— Кукла стоит по крайней мере тридцать франков. Не делай глупостей. Ползай перед этим человеком на коленях.
Тогда хозяйка Тенардье сказала притворно-сладким голосом, обращаясь к Козетте:
— Ну, Козетта, что же ты не берёшь свою куклу?
Козетта осмелилась выйти из своего убежища.
— Моя милая Козетточка, — подхватил Тенардье ласковым голосом, — господин дарит тебе куклу. Возьми её. Она твоя.
Козетта смотрела на чудесную куклу с каким-то страхом. Её лицо всё ещё было, залито слезами, но в глазах уже светилась радость. Ей казалось, что стоит только дотронуться до куклы — и грянет гром.
Но искушение было слишком сильно. Она всё-таки подошла и, обращаясь к хозяйке, робко проговорила:
— Можно, сударыня?
Никакими словами нельзя описать то выражение отчаяния, страха и восторга, которое было на лице Козетты.
— Конечно! — ответила Тенардье. — Она твоя. Господин дарит её тебе.
— Правда, сударь? — спросила Козетта. — Это правда? Эта дама моя?
У незнакомца в глазах стояли слёзы. Он был, казалось, в том состоянии, когда человек боится говорить, чтобы не разрыдаться. Он молча кивнул головой Козетте и вложил руку «дамы» в её маленькую ручонку.
Козетта отдёрнула руку, как будто обожглась. Вдруг она повернулась и порывисто схватила куклу.
— Я назову её Катериной! — сказала она.
Странно было смотреть, как в эту минуту лохмотья Козетты смешались с лентами и чистым розовым нарядом куклы.
— Сударыня, — продолжала она, — могу я посадить её на стул?
— Конечно, дитя моё, — ответила Тенардье.
Теперь уже Эпонина и Азельма с завистью смотрели на Козетту.
Козетта посадила Катерину на стул, потом сама села перед ней на пол и молча смотрела на неё.
— Играй же, Козетта, — сказал незнакомец.
— О, я играю! — ответила девочка.
В эту минуту хозяйка Тенардье никого на свете не ненавидела так сильно, как этого незнакомца. Между тем ей приходилось сдерживаться. Она поспешила отправить своих дочерей спать, потом попросила у незнакомца позволения отослать и Козетту.
— Девочка так устала сегодня, — сказала она с притворной нежностью.
И Козетта ушла спать, взяв свою Катерину.
Незнакомец сидел, облокотившись на стол; он снова задумался. Посетители трактира перестали петь песни, и постепенно уходили. Все они с каким-то почтительным страхом смотрели на незнакомца. Этот странный человек, так бедно одетый, так щедро швыряющий деньгами и дарящий каким-то босым замарашкам огромных кукол, был, конечно, человеком, достойным удивления, но в то же время и подозрительным.
Проходили часы; посетители разошлись, трактир заперли, зал опустел, огни погасли, а незнакомец всё ещё сидел на своём месте в том же положении. Только время от времени он менял руку, на которую опирался. Вот и всё. Но с тех пор как Козетта ушла, он не сказал ни слова.
Одни Тенардье оставались ещё в комнате.
— Что ж это, он всю ночь так будет сидеть! — ворчала хозяйка.
Когда пробило два часа, она сказала мужу:
— Я иду спать. Делай с ним что хочешь.
Муж уселся за стол, стоявший в углу, зажёг свечу и принялся читать газету.
Прошёл ещё час. Трактирщик по крайней мере три раза перечел всю газету. Незнакомец не двигался. Тенардье стал возиться, кашлял, плевал, сморкался, скрипел стулом. Незнакомец продолжал сидеть неподвижно. «Может быть, он спит?» — подумал Тенардье.