Козел отпущения

Но в какой-то миг толчки прекратились, и вызванное обстрелом землетрясение кончилось, и Де Франко, пробиравшегося по изрытому воронками склону, ошеломила тишина. Его нетвердая поступь замедлилась, и он, неуклюже затоптавшись в броне, обернулся назад. Вся задымленная ложбина промелькнула перед забралом шлема, озаренная призрачной зеленой индикационной сеткой, которая бешено мерцала и говорила ему, что его глаза мечутся в панике, пытаясь охватить больше, чем ему нужно. Он испугался, что оглох, так сильно ударила эта тишина по его истерзанным ушам. Он слышал гудение вентиляторов в шлеме и броне, но этот звук преследовал его повсюду, даже по ночам снился, так что, возможно, он звучит у него в голове, а не в ушах. Он грохнул затылком по керамической стенке шлема и услышал глухой стук, хотя и отдаленный. Значит, со слухом все в порядке. Лишь дым да изрешеченный воронками унылый пейзаж напоминали об обстреле.

И внезапно один из призрачно-зеленых показателей скакнул и превратился в тройку нулей, и цифры замелькали, так что он неуклюже развернулся и запрокинул голову, щиток шлема приглушал небо все в сполохах и черных провалах. Цифры добежали до критического значения, и он снова развернулся и взглянул на равнину — зазвучали первые разрывы, снова повалил дым.

Он стоял на вершине холма и смотрел, как удары с воздуха, которые он вызвал полвечности назад, перепахивают ложбину вдоль и поперек. Он знал разрушительную силу лучей и снарядов. И его первой и мгновенной мыслью было: не будет больше проникновений за экран, и человеческие жизни спасены. Он сумел переиграть хаос и искупил собственную ошибку — заплутав, он случайно оказался чуть ли не в самом центре вражеской диспозиции.

А следом за этой мыслью, тесня торжество, пришла вторая: что в этом мире и без того уже слишком много шума, слишком много смерти, чересчур много, и ему захотелось расплакаться от облегчения и страха, что он все еще жив и здоров. Хорошенькое дельце. Разведчик с базы отыскал вражескую огневую точку, но угодил в ловушку, и теперь вся авиация вынуждена вытаскивать его из-под огня, угрохивая снарядов на миллион кредитов и уничтожая чужого добра на добрых десяток миллиардов.

Молодчина, Де Франко.

Его пробрала дрожь. Он развернулся спиной к полю боя, включил локатор и зашагал, медленно-медленно, нога за ногу, и если бы он то и дело не останавливался передохнуть, замыкая сочленения скафандра, то непременно упал бы. А так — шагал с открытым ртом и гремящим в ушах шумом собственного дыхания. Он шагал, слепо, потеряв ориентацию, пока с базы не засекли сигнал его локатора и не указали Потерянному Мальчику, которого уже и не чаяли увидеть, дорогу домой.

— Тогда вы нанесли нам огромный урон, — говорит эльф. — Это была последняя попытка, которую мы могли предпринять, и мы понимали, что вы уничтожите последние наши орудия. Но также мы знали, что вы сделаете это быстро, а потом остановитесь. Мы научились полагаться на ваши обычаи, даже если не понимали их. Когда начался обстрел, башни пали и больше тысячи наших полегло в городе.

— Но вы продолжаете наступать.

— И будем продолжать. Пока все не кончится или пока мы не погибнем.

Де Франко мгновение смотрит на эльфа. Комнатушка — тесное и стерильное помещение без каких-либо следов ее обитателя, но со всеми едва уловимыми признаками человечности. Спокойная спальня, обставленная в приглушенных желтых и зеленых тонах. Стол. Два стула. Нетронутая постель. Они часами сидят друг напротив друга за этим столом. Всякие теоретические вопросы уже тысячу раз обсуждены, и теперь настало время думать только о недавнем прошлом. И сам Де Франко понимает, что снова запутался в эльфийском мышлении. Оно так и остается тайной за семью печатями. Содержащиеся между строк намеки и предположения абсолютно не человеческие, хотя человеческим языком эльф владеет в совершенстве.

В конце концов, сраженный алогичной логикой:

— Я вернулся на свою базу, — говорит Де Франко. — Я вызвал огонь на себя, но я точно знал, что бомбежка прекратилась. Мы уцелели. Для нас это было самым главным. Ничего личного.