Козел отпущения

Одержимый имеет жилище в гробах. Этот факт произвел сильное впечатление на евангелиста, так как он упоминает его трижды. Всегда, ночью и днем, несчастный был в гробах. Он выходит к Иисусу, выйдя из гробов. Он человек самый что ни на есть свободный, поскольку разрывает любые цепи, поскольку презирает любые правила, поскольку отказался даже от одежды (как нам сообщает Лука), но он пленник своей одержимости, узник собственного безумия.

Этот человек — живой мертвец. Его состояние — кризисный феномен, в смысле миметической и гонительской обезразличенности: между жизнью и смертью, свободой и пленом уже нет различия. Однако существование в гробах, вдали от обитаемых мест, — это не постоянный феномен, не результат единственного и окончательного разрыва между одержимым и общиной. Текст Марка наводит на мысль, что гадаринцы и их бесноватый уже давно свыклись с патологией циклического типа. Лука еще сильнее подчеркивает это обстоятельство, представляя одержимого как «человека из города» и сообщая, что бес «гнал его в пустыни» только во время припадков (Лк 8,27,29). Одержимость уничтожает различие между городским и внегородским существованием — различие, не лишенное важности, так как далее наш текст его упоминает во второй раз.

Описание у Луки предполагает перемежающийся недуг, с периодами ремиссии, во время которых больной возвращается в город: нечистый дух «долгое время мучил его, так что его связывали цепями и узами, сберегая его; но он разрывал узы и был гоним бесом в пустыни» (Лк 8, 29).

Гадаринцы и их бесноватый периодически возобновляют все тот же кризис, всякий раз почти тем же образом. Когда горожане начинают подозревать, что готовится новое бегство, они пытаются ему помешать, связывая своего земляка цепями и оковами. Они делали это «сберегая его», говорит нам текст. Почему они хотят «его сберечь»? Вроде бы это ясно: вылечить больного — значит удалить симптомы его болезни; здесь же главным симптомом является блуждание по горам и гробам; поэтому именно эти скитания гадаринцы и хотели предотвратить своими цепями; недуг очень жесток, так что они не колеблясь прибегают к насилию. Но их метод, судя по всему, не очень удачен: всякий раз бесноватый пересиливает все, что делается ради его удержания. Насилие лишь увеличивает его стремление в пустыню и силу этого желания, так что несчастный становится буквально неукротимым. «Никто, — говорит нам Марк, — не в силах был укротить его».

В повторяющемся характере этих феноменов есть что-то ритуальное. Все участники драмы точно знают, что произойдет в каждом эпизоде, и ведут себя именно так, как требуется для того, чтобы все действительно произошло так, как прежде. Трудно поверить, что гадаринцы не сумели найти цепи и оковы достаточно крепкие, чтобы обездвижить своего узника. Быть может, их немного мучает совесть за то, что они делают с земляком, и потому они не вкладывают в насилие столько энергии, сколько требуется, чтобы сделать его вполне эффективным. Как бы то ни было, они сами как будто ведут себя наподобие тех больных, которые своими маневрами продлевают ту самую патологию, которую якобы хотят прервать. Все ритуалы обычно превращаются в своего рода театр, и актеры играют свои роли тем увлеченнее, что они их уже «многократно» играли. Это не означает, что спектакль не сопровождается реальными страданиями участников. Страдания с обеих сторон нужны реальные, чтобы придать этой драме действенность, которой она судя по всему обладает для всего города и его окрестностей, иначе говоря для всей общины. Гадаринцы явно удручены, когда их вдруг лишают этой драмы. Ясно, что в каком-то смысле они от этой драмы получали удовольствие и даже нуждались в ней, раз они просят Иисуса немедленно покинуть их страну и больше не вмешиваться в их дела. Эта просьба парадоксальна, поскольку Иисус только что мгновенно и без малейшего насилия достиг окончательного исцеления одержимого, то есть того самого результата, к которому они притворно стремились с помощью своих цепей и оков, но которого в реальности не желали.

Здесь, как и везде, присутствие Иисуса разоблачает правду о скрытых желаниях. Всякий раз подтверждается пророчество Симеона: «…лежит Сей [Младенец]… в предмет пререканий… да откроются помышления многих сердец» (Лк 2, 34–35).