Ковыль

Оказалось, что Татьяну жена под горячую руку вспомнила. Когда пришли наутро к Егору Кузьмичу, то Лушка пошушукалась с Сонькой и Светланой и объявила супругу, что они намерены съездить в город, по магазинам походить.

– Если хочешь, поедем с нами.

Кабанчика к этому времени уже забили и освежевали. Афоня и Анатолий ехать с жёнами отказались наотрез. Александр посмотрел на жену и руками развёл: какой, мол, дурак от свеженины куда-то поедет?

– Оставайся, – великодушно позволила она, – мешать не будешь.

«Ты мне – тем более», – подумал Александр, но смолчал.

– И ты поезжай, – предложила Дарья Нине, – проветришься.

– А, – дёрнула та плечом, – мне с ними не по пути.

Дарья сжалилась над ребятишками Нины. Подумала: хоть бы подарок какой-нибудь дед купил. Сняла с вешалки новый пиджак Егора Кузьмича, залезла в карман, в другой, проверила всё, но денег не нашла. Старик берёг их в кисете, а кисет у него всегда при себе, в левом кармане брюк. Тогда она достала из комода те, что остались у неё после того, как она купила подарки – себе кофту вязаную шерстяную, Кирилловне платочек шелковый за шесть рублей, Татьяне комбинашку прозрачную с кружавчиками.

От сотни, что дал Кузьмич, вышла экономия в двадцать девять рублей семнадцать копеек. Что делать? Позвала Нину в избу, дала ей пятнадцать рублей. Остальные четырнадцать для Петькиных девочек оставила.

– Возьми. Сходи с ребятишками в магазин. Коли присмотрите что хорошее, мы тогда его заставим раскошелиться.

Нина не обиделась и не заставила себя упрашивать, повела дочку и сына за покупками. Варе юбчонку синюю в красную полоску взяла, Игорьку – калейдоскоп и цветные карандаши. Ещё племяннице, Юлечке, пластмассовую жёлтую уточку купила. Ванну с водой выставляют каждый день ребятне, чтобы похлюпаться могли, они в тёплой водице щепочки вместо корабликов запускают, а тут такая славная утица плавать будет.

Устроили Дарья с Ниной ребятишкам отдельный праздник.

Семён мелкашку притащил вскоре после того, как взошло солнце и пастух с бичом прошёл по улице, собирая стадо. С вечера он успел набраться, и душа требовала срочной опохмелки.

Егор Кузьмич взял длинный нож, чистый тазик, белую тряпицу, и они пошли в сарайчик. Здесь Сбруев постелил свежей соломы на земляной пол, закрыл дверь на крюк, выпустил кабанчика из загона. Тот визжал с рассвета, оголодал паршивец, теперь удивлённо похрюкивал на неожиданную прогулку, тревожился. Но стоило почесать ему брюхо, как он сразу успокоился и лёг. Семён зарядил винтовку, концом ствола почухал поросёнку за ухом, прилаживаясь, нажал спуск. Только задние ноги чуть дёрнулись, и – всё.

Одно мгновение, и кончилась жизнь. Сколько на своём веку забил Сбруев животины – не упомнить, а всякий раз сердце сжималось, как перед прыжком с обрыва. В загробное царство Егор Кузьмич давно уже не верил, но в этот окаянный миг сомнение брало: куда девалась душа живой твари? Обратилась в ничто, улетела-таки на небеса или вселилась в другую плоть и здравствует там? И смотрит из новой обители на убивца и ждёт своего часа?

Подошёл Кузьма, дёрнул дверь.

– Кстати, – сказал Егор Кузьмич, впуская сына, – кровь сбежит, поможешь подвесить.

– Ага, – кивнул Кузьма. – Лампа где? Разжечь пора.

– Там, – указал Егор Кузьмич. – Спички есть?

– Есть.

Дарья заглянула в сарайчик, забрала тазик с кровью, жарить.

Кабанчик тянул не более четырёх пудов, Кузьма играючи поднял его мордой к балке, Сбруев закрепил тушу верёвкой, взял паяльную лампу и стал смолить. Сенька с Кузей ножами скоблили кожу, протирали соломой. Кузьма довольно покряхтывал, предвкушая удовольствие. Лицо его, пасмурное все эти дни, оживилось, глаза заблестели, прямо помолодел мужик.

«Надо было раньше догадаться, – корил себя Егор Кузьмич, – и старшему, и младшему, и внукам парного мясца…»

– Ухо, батя, ухо, – не вытерпел Кузьма.

До войны года два жизнь налаженная была, и тогда, заколов свинью, Сбруев обрезал уши и хвост, обжаривал на костре и давал детям, оскоблив предварительно лакомство ножом и посыпав солью. И теперь, вспомнив детство, Кузьма потребовал зажарить лампой свиное ухо.

Семён отнёс домой винтовку и тотчас вернулся.

Петька спал под навесом рядом и ничего не слышал, крепко, видать, упился вечером. Но лишь проснулся, учуял запах смолёной щетины, вскочил, плеснул из рукомойника в лицо и прибыл.

– Давайте помогу.

Все эти дни Пётр вёл себя образцово, надеялся получить долю. Егор Кузьмич уже отрезал первые куски, которые Дарья унесла на сковородку.

– Отдыхай, – ответил Сбруев, – тут всё.

Но пришлось отдать нож Петру, потому что опять подошла Дарья:

– Кузьмич, там под жарёху ничего почти не осталось, одна полная и одна початая бутылка.

– Давай на моей коломбине, – предложил Сенька, – быстро слетаем!

– Вина бы девкам купил, что ли, – подсказала Дарья, – шипучки этой или пива.

Продавщица, увидев Сбруева с попутчиками, спросила сразу:

– Вам сколько? Брали бы сразу несколько ящиков, а то через день бегаете. Такая орава…

– Пиво есть? – поинтересовался Сенька.

– Бочковое.

– Бидон надо бы, – пробормотал Сбруев.