Ковчег

По-прежнему не изменяя лежачего положения, Занудин плавно двигал головой и оглядывал комнату. Теперь он видел ее будто впервые. Все предметы в номере казались зыбкими, перекошенными. Все до одного пульсировали вровень со стуком сердца, словно живые. Освещение становилось все ярче и порождало в воздухе радужные вспышки. Поплевав на пальцы, Занудин осторожно потер ноющие глаза. При этом он обнаружил, что руки его стали волнообразно изогнутыми и фосфоресцировали. В такт стуку сердца они слабо вздрагивали и отбрасывали тончайшие брызги-флюиды — проще говоря, вели себя как и все вокруг. Редкая, ни на что не похожая оптическая феерия разыгрывалась в окружающем пространстве.

Неожиданно Занудин подловил себя на мысли, что способен воспринять происходящее вполне милым и не лишенным своеобразного изящества. Сознание плавно и неуклонно адаптировалось. Порой даже выдавались минуты такой повышенной экзальтации, что Занудин, едва ли узнавая собственный голос, начинал с упоением бубнить туповато-слащавое «рай! рай!» и ощущал себя не меньше чем на седьмом небе от счастья. Он видел себя парящим. С большими белыми крыльями за гордой спиной. А рядом с ним в поднебесной синеве проплывали ангелы… Но показав блаженство, лукавый маятник с той же готовностью мог продемонстрировать и обратную, темную сторону своей силы. Занудин почувствовал, что куда-то проваливается…

Только-только в компании ангелов он покорял небесную высь — и вдруг ощущение полета приняло абсолютно иную, паскудную, изощренно-мерзостную форму. Что это?! — содрогнулся возмущенный и растоптанный в своих лучезарных переживаниях Занудин…

…С одной кучи экскрементов на другую, занудно жужжа, перелетала толстая неуклюжая муха… Правое крыло ее было повреждено и растрепано на оконечности в бахрому. Этот дефект каждый раз мешал удачной посадке. Муха была жадная — как ненасытно и порочно любое существо, обиженное судьбой и жизненным предназначением! Муха старалась не пропустить ни одной кучи из тех, что попадались ей на пути! Муха стремилась попробовать отовсюду! И постоянно подводило раздробленное крыло… Она плохо балансировала в полете и как только подлетала к очередной куче экскрементов и пыталась сесть, ее непременно заваливало набок, лапки мухи беспомощно подламывались и переплетались, звучал курьезный шлепок. Не повалявшись, не поешь…

А сколько же этих зловонных куч увидел выставленный с облаков Занудин — попросту не верилось глазам! А какое разнообразие колеров!.. Экскременты бурые, песочные, кофейные, палевые, каштановые, грязно-красные, изжелта-коричневые, зеленовато-бежевые, матово-черные с алебастровыми прожилками и даже розово-голубые!

— Как это все омерзительно, ужасно и неподобающе! — вскричал Занудин, не способный взять в толк, где он, зачем он здесь, при чем тут все эти гадкие испражнения и эта, черт побери, уродливая муха! Что за игры затеял с ним воспаленный разум?..

Крылатое насекомое еще раз взлетело в воздух и со смаком шлепнулось в очередную вязкую кучу.

— Омерзительно, говоришь? Неподобающе?!

Занудин оцепенел. Это муха — именно муха, а не кто-то еще! — одарив пронзительным взглядом, заговорила с Занудиным на человеческом языке.

Отвесив потяжелевшую челюсть, Занудин тоже глядел в ее странные, не отличающиеся доброжелательностью коричневые глаза, похожие на мозаичную композицию из тысячи проницательных линз. Помимо них, на макушке насекомого располагались еще три дополнительных глаза. Эти три — были намного меньше, смотрели прямо вверх и казались безразличными ко всему происходящему.

— Ты умеешь разговаривать?! — словно от толчка в грудь Занудин весь всколыхнулся и отпрянул назад.

— Ха! А ты меня за кого, собственно, держишь? Конечно умею! — скривила физиономию муха (такое суждение Занудин вынес по зашевелившимся гусарским усам и встопорщившемуся, как эрегированный фаллос, хоботку). — Но от темы не уходи! Омерзительно, по-твоему, да?

— Уж мало приятного, — смутился Занудин, не зная как ему себя вести. Да и вообще — не идиотизм ли, что он вступил в беседу с насекомым?..

— Конечно, идиотизм! — прочитав мысли Занудина, резко ответила муха. — Ты идиот, как и все остальные людишки. И чего бы ты ни делал — соответственно является идиотизмом… Ладно, черт с тобой! Катись, не мешай лучше! Во-он мне сколько еще дегустировать, между прочим… а ты тут шаландаешься точно гость на именинах!

Взор Занудина невольно заскользил по раздолью наваленных куч, простиравшемуся до туманной дымки горизонта во всех видимых направлениях. Зрелище било наповал своей необузданной вульгарностью и географическим размахом. Должно быть, самый растленный рассудок, и тот не догадался бы породить ничего подобного. Но в то же время Занудину пришло в голову, что за всем этим должен крыться некий тайный смысл, пусть и опошленный до такой дичайшей, не укладывающейся в уме крайности.

— Ты все еще тут? — проворчала муха, вздыхая.

— А куда мне… кругом одно и то же, — опустил глаза Занудин.

— Глаз-то не прячь, шельма! Раз так, гляди теперь на причину всего этого безобразия!

— Куда я должен глядеть?