Я пользовался относительно новым (1961 года) изданием перевода лорда Стенли. Его редакторы — профессора К. Ф. Бекингем и Дж. У. Б. Хантингфорд из Лондонского университета — называли Алвареша «на редкость глупым или недоверчивым… добрым, тактичным, разумным человеком… свободным от непорядочности путешественником, пытающимся преувеличить свои познания». Вот почему повсеместно ученые считают, что его сочинение «представляет большой интерес благодаря их необычайной подробности [и] служит важным источником по эфиопской истории».
Держа в голове такую блестящую характеристику, я обратился к странице 205 первого тома, где Алвареш начинает описывать свое посещение Лалибелы. Я мог лишь восхищаться пространным описанием каждой церкви с его исчерпывающими подробностями и его простым деловым языком. Наиболее поразительным мне показалось то, как мало изменилось за четыре с половиной столетия, прошедшие между визитом Алвареша и моим собственным. Приводилось даже описание покрывала столба в церкви святой Марии! Приведя другие детали интерьера этой церкви, португальский путешественник добавляет: «В ней также имеется высокая колонна на пересечении поперечного нефа, к которой прикреплен полог, рисунок на котором, казалось, был оттиснут с помощью воска».
Подчеркнув тот факт, что все церкви были «целиком выдолблены из цельной скалы и очень хорошо вытесаны», Алвареш восклицает как бы в отчаянии:
Как и свойственно хорошему репортеру, которым он, несомненно, был, Алвареш беседовал со старшими священнослужителями в заключение своего визита, который — следует помнить — состоялся лишь через три с половиной столетия после создания церквей. Пораженный всем увиденным, португальский священник спрашивал своих собеседников, знают ли они, как долго велось выдалбливание и вытесывание монолитов и кто осуществлял эти работы. Полученный им ответ, не обремененный более поздними суевериями, заставил сильнее забиться мое сердце:
Поскольку это венчало все, что я разузнал, я почувствовал, что не могу пренебречь этим ранним и искренним свидетельством. Исторические книги на моих полках, разумеется, не упоминали никаких «белых людей», посетивших Эфиопию раньше самого Алвареша. Но это не исключало возможности того, что белые люди
Странное заявление священников о «белых людях», прибывших в Лалибелу, поразило меня как нечто в высшей степени важное. Прежде всего, оно укрепило мою убежденность в том, что Вольфрам не занимался домыслами, когда в своем «Парсифале» связал тамплиеров столь тесным образом со своей криптограммой Грааля и с Эфиопией. Да и не был он никогда писателем-фантастом; напротив, он был прагматичным, умным и целеустремленным человеком. Я все больше утверждался в мысли, что мои подозрения относительно него были оправданны и что он действительно имел доступ к внутреннему кругу людей, владевших великой и ужасной тайной — секретом последнего пристанища ковчега завета. Быть может, благодаря услугам своего «источника» — тамплиера Гийо де Провэна или более прямому контакту, орден поручил ему закодировать секрет в захватывающем романе, который будет рассказываться и пересказываться на протяжении столетий.