Ковчег спасения. Пропасть Искупления

Процессы подготовки к выстрелу, во всяком случае зримые, подошли к концу. Орудие начало избавляться от высших разумных функций, отбрасывать в стороны свои части. И действовало оно не абы как, а разборчиво – до последнего старалось сохранить крупицы сознания. Ему уже не надо принимать решения, осталось только ждать поражения цели. Как только пушка узнает результат своего залпа, она исчезнет полностью.

Девяносто пять процентов орудия уже обратились в бесформенный сгусток фотонно-лептонного адского пламени. Мыслительные системы растеклись в тончайший слой на внутренней поверхности орудийной брони, и он уже рушился под ударной волной взрыва. Интеллект машины скатился на самую низкую ступеньку когнитивной лестницы, от него осталось лишь упрямое микробье чувство собственного существования да понимание того факта, что должна быть выполнена некая задача. Свет пронзил последние миллиметры наружной брони. К этому моменту с Халдоры поступил первый визуальный ответ. Камеры на оболочке орудия зарегистрировали изменения и донесли их до стремительно коллапсирующего рассудка, до жалкого огарка сильного и грозного машинного разума.

Луч коснулся поверхности планеты. И с ней что-то случилось – от точки попадания разбежалась рябь дисторсии.

Разум съежился и исчез из бытия. Последнее, что он позволил себе, – это слабый трепет самодовольства: все сделано как надо.

В глубине «Пресвятой Морвенны», в огромном зале машинного отделения, почти одновременно произошло несколько событий. Узкие бесцветные, лишенные украшений окна над герметичными муфтами озарили все помещение, пропустив в него свет забортной вспышки. Глаур, начальник смены, заморгал – узлы механизмов застыли на его сетчатке розово-зелеными силуэтами. А когда зрение восстановилось, он увидел, что движение сцепных дышл, клапанов, компенсаторов утратило безупречную слаженность часового механизма. Хуже того, было ужасающее предчувствие, что техника сейчас пойдет вразнос и искореженный металл перемешается с кровавым мясом.

Но опасность тут же миновала. Соединения и демпферы заработали, как им положено, в синхронном ритме передавая энергию ступням. Было страшно, когда протестующе стонала и визжала механика, когда сотни тонн движущегося металла в самых уязвимых местах конструкции испытали сверхнапряжение, но ничто не сломалось, в сторону Глаура не полетели оторванные детали. Затем начальник смены заметил, что на реакторе, а также на отсеках серворегулирования главных двигательных систем горят сигналы аварийного состояния.

Раскоординация в пределах этого зала была укрощена, однако содержащаяся в нем техника была лишь частью ходовой системы. За полсекунды волна хаоса преодолела герметичные муфты и ушла за стены, в вакуум. Со стороны могло показаться, что огромная сороконожка вдруг сбилась с ноги. Глауру не нужно было смотреть на собор снаружи, чтобы все понять: он видел великую машину внутренним взором с такой точностью, что хоть черти чертеж. Поэтому инженер ухватился за перила еще до того, как ему велело это сделать сознание.

«Пресвятая Морвенна» споткнулась. Огромная масса движущихся механизмов, прежде настолько хорошо слаженных, что даже вершина Часовой Башни покачивалась лишь самую малость, под напором лишилась равновесия. Собор опасно накренился сначала на одну сторону, потом на другую. Эффект второго крена был катастрофическим и предсказуемым: кинетическая энергия передалась от здания на ходовую часть и процесс рассинхронизации повторился.

Глаур заскрипел зубами и вцепился в поручни еще крепче. На его глазах пол наклонился под жутким углом. Автоматически включилась тревожная сигнализация, красные аварийные лампы заполыхали с высоких сводов зала.

Заговорила система пневматической связи. Глаур дотянулся до микрофона и закричал, чтобы перекрыть грохот:

– Начальник смены слушает!

– Это генерал-полковник Грилье. Доложите, что происходит.

– Была какая-то вспышка… взбесилась техника. Как будто у нас на пути взорвали мощный ядерный заряд. Но тут, конечно, что-то другое.

– Верно, это не ядерный взрыв. Меня интересует, управление в порядке?

– Сэр, собор идет сам.

– Мы можем опрокинуться?

Глаур огляделся:

– Не похоже, сэр.

– С Пути не сойдем?

– Это тоже вряд ли.

– Отлично. Я просто хотел убедиться.

Грилье помолчал. Паузу заполнял какой-то странный звук, вроде свиста кипящего чайника.

– Глаур, а что значит «Собор идет сам»?

– Это значит, сэр, что мы идем на автоматическом управлении, потому что так положено в чрезвычайной ситуации. Ручное управление отключено таймером на двадцать шесть часов. Сэр, я это сделал по распоряжению капитана Сейфарта; он сказал, что таково решение Часовой Башни. Поэтому мы не остановимся, сэр. Мы не можем остановиться.

– Спасибо, – тихо ответил Грилье.

Высоко в небе с Халдорой творилось что-то очень плохое. От того места, где в планету ударил луч, во все стороны побежало нечто вроде ряби. Оружие уже исчезло, даже луч скрылся в газовом гиганте. Там, где только что сработало могучее устройство, теперь рассеивалось серебристое облако.