Котёл

— Ну что ты, мама. Мой народ не простил бы мне такого поступка. Знаешь, как меня люди любят, они следят за каждым моим шагом. И не только в Украине, во всем мире. Особенно америкосы проявляют ко мне интерес и возлагают надежды. Им во что бы то ни стало хочется как можно больнее укусить русских. И на это есть много причин. Все мои предшественники, особенно кум Ющенко, целовали следы американских президентов, а я гордо прохожу мимо, едва наклонив голову, а с президентом России вообще не здороваюсь. Ну да ладно, мой подарок на улице ждет тебя. Это новенький Мерседес, 600 тысяч долларов, с шофером, он твой и машина твоя, и шофер.

— Так у меня уже два в гараже стоят, ржавеют. Я не очень люблю разъезжать на машинах, — сказал мать Пердуске. — Я хотела бы другой подарок от тебя…

— Какой, мама-

— Вот ты носишь фамилию Пердушенко, а на самом деле ты Хальцман и отец у тебя Хальцман. Отец, када мы женились, взял мою фамилию — Пердушенко, хотя я коренная еврейка, мой отец был Пердусенке, а звали его Пердуске. Но коль ты так любишь еврейские фамилии, возьми фамилию отца — Хальцман, я не обижусь. В молодости я работала посудомойкой в кафе твоего отца, а теперь посудомойка — мать президента Украины, каково, а- Ну сделай мне такой подарок, сынок. Вернись к отцу, возьми его настоящую фамилию — Хальцман. Пусть все знают: Хальцман — президент великой страны.

— Хорошо, мама. Только мы не живем в Израиле. Я должен слыть за Пердушенко, пусть даже за Пердуске, как некоторые меня называют.

— А поцему не сейцас-

— Сейчас это невозможно: я зарегистрирован как Пердушенко и делать какие-то изменения не имею права.

— Ну хорошо, тогда поедем, а то там уже ждут…певицы, актеры, политические деятели. А Сукаашвили будет-

— Обязательно будет, поехали, мама.

На Кларе все висело: бриллианты, бижутерия, пузо, подбородок, руки, веки и даже то место, на которое она садилась. Гости были так рады, когда фамилия Хальцмана Пердуске появилась в зале, что все ухватились за ложки, вилки и набросились на мацу, мясные блюда и всевозможные деликатесы. Тостам не было конца, а Сукаашвили, кум Петра, так нализался, что не мог говорить, а только мычал и целовал Клару в затылок.

— Один установка Град дарит Грузия Украина и пуст эта Град стреляет по Кремлю и на резиденций Путин, — едва выговорил он фразу, удостоившуюся аплодисментов.

— Путин недостоин такой чести, — произнес Пердуске и стукнул кулаком по столу.

— Недостоин, моя согласна, — подтвердил Сукаашвили и тоже стукнул кулаком по столу. — Сук буду, не достоин.

Гости имели честь гулять до трех ночи. Пока Пердуске всем по очереди пожимал руки и подставлял щеку для поцелуев, прошел еще час, только после этого стали возвращаться домой. Клару внесли на носилках и положили в кровать, пока она не захрапела на весь дом, прошел еще один час. Пердуске глянул на часы и ужаснулся: стрелки показывали пять утра. Еще в дороге его мозг переключился на юго-восток, на сепаратистов, на то, что они, эти сепаратисты, тысячами пересекают границу, как они останавливаются в России и живут в комфортных условиях. А кто сланцевый газ будет добывать, а кто будет спускаться в шахты грузить уголь- Это взрослое население вскоре умрет. Часть погибнет в боях, часть от болезней, часть попадет в плен и больше не выйдет, ибо нельзя пленных оставлять в живых, это потенциальные враги, часть помрет в силу возраста. А дети вырастут. Это рабочий материал. Он достанется России, Путину достанется. А мне что. Нет, детей надо убивать как мух. Он даже обрадовался этой мысли. Только, как на это посмотрят Баден, Бардак- Надо бы с ними поделиться выдающейся мыслью. Там, глядишь, Нобелевскую премию получить можно.

Мысль о Нобелевской премии не давала Пердуске заснуть и после пяти часов. Она его мучила, возвеличивала в собственных глазах, сулила новые перспективы. Он брился, умывался, стриг ногти сначала на правой, а потом левой ноге и думал о Нобелевской премии. Потом была маца, потом жертвоприношение, потом завтрак, потом повторная чистка зубов, потом примерка нового костюма, так как он менял костюм каждый понедельник, потом он душился, потом его душили и только потом…

Уже было двадцать минут двенадцатого, когда Пердуске-Хальцман переступил порог своей резиденции. За большим столом все его соратники чесали, скребли лысины и дули минералку. Все бутылки «Боржоми» были выпиты, а Кролик последнюю целовал в донышко и все просил помощников убрать пустые бутылки и поставить непочатые, ибо вот-вот главнокомандующий изволит прибыть.

— Господа! Мысль о новом государственном устройстве, не позволила мне ко времени явиться на работу, поэтому…