Котёл

— Ты Сережа поправляйся. Тебе уже воевать нельзя, будешь при мне санитаром. Ты тогда исчез, не сказав ни слова, и больше не приходил, а я именно тогда почувствовала, что мне чего-то не хватает, что душа не на месте, что сердце не так бьется. Как же ты так, Сереженька, мой дорогой, мой влюбленный мальчик поступил совсем не по-мужски. Разве так делают-

— Но Люба. Я два года приходил почти каждый день, а ты только хохотала, я думал: смеялась надо мной.

— Мало, что ты думал. Не надо было думать, а продолжать приходить: капля дождя камень точит, ты знаешь это- Ты женат-

— Нет. После тебя…после моей неудачной, вернее безответной любви к тебе, я решил вовсе не жениться. Какой смысл жениться на одной, а думать о другой, целовать одну, а видеть лицо другой.

— Ты что, по-прежнему так любишь меня- спросила Люба, теребя полу его больничного давно нестиранного халата. — Я ведь уже изменилась, отцвела, потолстела, подурнела, да и характер стал более скверный, чем был.

— Ничего пока сказать не могу. Просто мне очень приятно, нет, я счастлив, что мы встретились, и хочу, чтоб так было всегда. А ты была замужем-

— Не приходилось. Да и к чему- Замужество — это обязанность, это дети, а тут сам видишь раненые, в том числе и тяжело. Как они без меня- Ну, скажи, чтобы ты делал, если бы не было меня, ты уже лежал бы сейчас, мертв. Как твоя рана, извлекли ли пулю-

— Пуля вышла правее позвоночника, не задев важные органы. Я родился в рубашке. Через неделю меня выпишут, и если ты возьмешь меня к себе…, пойду.

Сергей вспомнил свой неудачный любовный роман с Любой. Он немного дружил с ее сокурсницей Надей, но когда увидел Любу, его взгляд просто прилип к облику Любы. Он не мог себе объяснить почему с ним это произошло, что у Любы было такое, что схватило в клещи и больше не отпускало.

— Ты же Надин кавалер, не перепутал ли-

— Похоже, — отвечал Сергей, краснея.

— Эх ты, кавалер. А девочка страдает. Пойди, извинись.

— В другой раз.

Но проходили дни, а Сергей шел в читальный зал, туда, где была Люба. На танцульках по субботам, подстерегал только ее. На свою нищенскую пенсию покупал подарки и подносил Любе. Но Люба, похоже, никак не реагировала на ухаживание, она ни разу не вышла с ним на прогулку и не отгоняла его от себя.

Когда ее переселили в общежитие транспортного института, Сергей стал приходить реже, раза два в месяц.

Как-то вечером, возвращаясь из учебного корпуса в общежитие, он встретил подругу Любы Женю.

— Почему не приходишь на свидание к Любе-

— Какой смысл- Сколько может длиться безответная любовь-

— Любил бы, приходил бы, — сказала Женя. — А то так: пошли, погуляем, и я тебя ощупаю как курочку всю. Так что ли-

— Нет, Женя, нет. Совсем не так. Но за эти полтора года Люба ни разу не сходила со мной в театр, в кино, значит я ей в тягость, не больше.

В том же году, после окончания учебы, перед тем, как поехать по направлению, Сергей зашел в общежитие, где обитала Люба, вызвал ее. Она спустилась по ступенькам, предстала перед ним полненькая как налитой огурец и сказала:

— Я только что вернулась из колхоза, была там поварихой и растолстела. Должно быть, я тебе уже не нравлюсь, или…я все так же тебе нравлюсь-

Сергей не ответил на ее вопрос. Она, как и прежде поднялась, давая понять, что свидание окончено.

— Ну, я пойду, — сказала она и стала подниматься вверх по ступенькам. Она не знала, что Сергей больше никогда не придет. Это была их последняя встреча.

2

Бойцы Правого сектора отличались особой жестокостью и национальной местью. Они изобрели самые жестокие способы карательных операций по отношению к населению и, особенно по отношению к пленным ополченцам. Они привязывали пленного за ноги, крепили к танку живыми и здоровыми и совершали марши, обливали бензином и поджигали, ломали пальцы на руках и на ногах, выжигали свастику на ягодицах, привязывали одну руку к танку, другую к дереву и двигались с места. Принимали и другие методы пыток, каких не было в других армиях мира. Правому сектору подражали каратели из батальонов «Днепр», «Азов», «Айдар» и многих других. Возможно, это влияние американцев, поскольку американские солдаты воспринимают своего противника, как оловянного солдатика, которому совершенно не больно. Можно резать, жечь, рвать на части, но и это наиболее вероятно, сказывается нацистская ненависть к русскому человеку, к старшему брату, который веками был старше и ущемлял самолюбие младшего брата, хохла, а где-то и обежал его. В любом случае нацистская философия от ума, который рехнулся. Не получится ли так, что старший брат будет испытывать такие же чувства к младшему брату, какие теперь испытывает младший к старшему. И это будет на сотни лет. Было ведь время, когда слово бандер было ругательным словом, и любой представитель западной части Украины чувствовал себя в чужом корыте на востоке. К нацизму следует привязать малограмотность, это доказывает интеллигенция сегодняшний Галиции. Только малограмотные мастера слова Львова могли объявить русский язык языком мата и попсы. Не будем называть их фамилий. Слишком много чести.