КОТАстрофа. Мир фантастики 2012

На темных стенах дрожали пятна света от уличных фонарей, по потолку бродили изломанные тени веток, скрежетала открытая форточка. Комната мерцала и будто покачивалась, как птичье гнездо на ветру, собранное из тонких прутиков…

Артем запнулся на пороге. Ему вдруг почудилось, что там, в путанице теней, зыбкого света и ускользающих кружевных стен, медленно движется что-то огромное и черное, пристально глядя на Артема. Он оцепенел под этим тяжелым взглядом. Ледяные мурашки покатились по позвоночнику, вымораживая тело, дыхание и волю.

Опомнившись, Артем торопливо зашарил по стене и, наконец, наткнулся на холодную клавишу выключателя.

Вспыхнул свет. На миг показалось, что эта лампочка тоже сейчас погаснет, но она моргнула и засияла тепло и ровно.

В центре комнаты, среди смятых газет сидел котенок. Тощий и взъерошенный, пегой невнятной масти — белые крапинки, рассыпанные на черно-рыжей шерсти. Круглые желтые глаза, настороженные маленькие уши.

— Кис-кис, — растерянно сказал Артем.

Котенок хрипло мяукнул, задрал куцый хвостик и неуверенно двинулся на зов, осторожно пробуя лапками пол — как будто шел не по паркету, а по зыбкой трясине.

— Ты откуда взялся? — спросил Артем.

Присел на корточки, погладил пушистую костлявую спинку, выгнувшуюся под ладонью.

— Мрм, — ответил котенок, изучая собеседника ярко-желтыми умными глазами.

Артем рассмеялся — весело и облегченно. Разгадка таинственных скрипов, шорохов и шуточек оказалась маленькой, безобидной и пушистой.

— Это ты мне краску опрокинул? И валик стащил? Хм… А может, ты мне и яичницу сжег, а?

— Мррм? — круглые глаза котенка смотрели с выражением оскорбленной невинности.

— Ну ладно, неважно. Может… Ты есть, может, хочешь?

— Мррм!

* * *

Артем ворочался на продавленном диване. Пружины врезались в ребра; запахи чужого старого дома щекотали ноздри; скрежетали ветки за окном, царапали стекло; иногда резко и громко скрипел паркет, как будто кто-то крался в темноте, потом останавливаясь и замирая неподвижно.

«Призраки, — подумал Артем. — Призраки старого дома. Вот бред-то!»

В бессоннице, конечно, были виноваты последние недели — нервотрепка с кредитом, новой работой, оформлением квартиры, тещины многозначительные намеки — мол, вы знаете, Артем, сколько сейчас мошенников в недвижимости, хотя вам-то откуда знать… Никита тоже плохо спал, хныкал по ночам. Ленка измучилась, ослабела, серые тени по-хозяйски улеглись под глазами. Она даже толком не обрадовалась новому дому, как будто ей уже было все равно…

«Может, и зря все, — вдруг подумал Артем. — Зачем я ей вообще? Если б не я, был бы Игорек Самохин, тещин любимчик, всеобщее счастье. И дом большой и красивый, а не обтрепанная однокомнатная мышеловка, и свой сад, и няня с горничной…»

А потом он вдруг увидел, как Леночка идет по набережной. Синий сарафан вьется вокруг стройных ног, обнимает бедра, щекочет кружевом узкие лодыжки. Летнее небо цвета сарафана светится над головой, стекает в реку, покачиваясь на волнах солнечными и облачными бликами, смешивается с унылым серым оттенком гранитной набережной. На фоне этой синевы Леночкины плечи, не тронутые загаром, мерцают как лепестки лилии. Фарфоровая полупрозрачная кожа, удивительная в мире моды на одинаковые, отлакированные соляриями и косметикой, лица… Может, поэтому Леночка похожа на фигурку со старинной картины, прекрасный призрак давно ушедшей эпохи…

Артем смотрел на нее, затаив дыхание. Было страшно, что она сейчас исчезнет, растворится в синеве неба, растает в жарком мареве шумного, такого неподходящего ей города…

Леночка подняла голову, заметила Артема и вдруг улыбнулась — сначала недоверчиво, потом — счастливо.

— Артем! Ты как меня нашел?

Метнулось синее крыло сарафана, качнулось небо, и Леночка вдруг очутилась у Артема в руках — невесомая и легкая, будто ненастоящая.

— Ленка, я больше тебя не отпущу, — задыхаясь, прошептал Артем. — Никогда. Я теперь тебя всегда на руках носить буду…

— Не отпускай, — согласилась она.

Небо закружилось над их головами. Артем зажмурился.

А когда он открыл глаза, над головой был низкий потолок узкого сумрачного коридора. Заплакал ребенок. Хлопнула дверь, зычный голос Марьи Игнатьевны сказал с сочувствием:

— Бедная ты моя, бедная…

Леночка сидела на кровати с маленьким Никитой на руках. Ее бледная кожа в тусклом электрическом свете казалась болезненной, лицо с серыми тенями под глазами — измученным и похудевшим.

— Устала? — спросила Марья Игнатьевна, погладила дочь по голове, тяжко вздохнула. — И мы с папой не спали. Да, маленький ребенок в наши годы…

Леночка дернула головой, освобождаясь от тяжелой руки матери.

— Мам, ну это же не ваш ребенок… Причем тут годы…

— Бедная ты моя, бедная, — не замечая Леночкиного движения, продолжила Марья Игнатьевна. — А слушалась бы маму, была бы богатая. Выходила бы замуж за Игорька — рожала бы за границей, там и врачи, и уход. И няню бы он тебе нанял, и дом бы свой был…

— Мама!

— Ах, ну да! — спохватилась Марья Игнатьевна, обернулась, посмотрела на Артема, замершего в дверях с портфелем и плащом в руке. Улыбнулась.